Южные деревья принесли диковинные плоды.
Кровь на листве, и кровь на корнях.
Черное тело раскачивается на южном ветру,
Диковинный плод висит на высоком тополе.
(Позже Меерополь и его жена Анна усыновят осиротевших сыновей Этель и Юлиуса Розенбергов, когда эту пару казнят за то, что Юлиус передал американские ядерные секреты Советскому Союзу.) Меерополь положил стихи на музыку, и песня «Strange Fruit» («Странный плод») стала визитной карточкой певицы Билли Холидей, а в 1999 г. журнал Time назвал ее «песней ХХ века» в США
[1042]. И опять мы натыкаемся на повторяющийся парадокс хронологии: протест стал массовым именно тогда, когда количество преступлений уже пошло на спад. Последнее нашумевшее линчевание попало в поле зрения публики в 1955 г., когда в штате Миссисипи похитили, избили, искалечили и убили четырнадцатилетнего Эмметта Тилла за то, что он присвистнул при виде белой женщины. На устроенном для проформы суде полностью «белое» жюри присяжных оправдало убийц.
Опасения, что линчевания возобновятся, вернулись в конце 1990-х, когда страну всколыхнуло жестокое убийство. В 1998 г. три расиста из Техаса похитили чернокожего Джеймса Берда, избили его до потери чувств, приковали за лодыжки к пикапу и протащили три мили по тротуару, пока тело не наткнулось на дренажную трубу, которая разорвала его на куски. Хотя это убийство очень отличалось от линчеваний, имевших место столетием раньше, когда целое сообщество казнило чернокожего в атмосфере всеобщего веселья, слово линчевание в отношении этой зверской выходки употреблялось очень часто. Убийство произошло через несколько лет после того, как ФБР начало собирать статистику по так называемым преступлениям на почве ненависти — актам насилия, которому человек подвергается из-за своей расы, религии или сексуальной ориентации. Благодаря тому что с 1996 г. ФБР публикует эту статистику ежегодно, у нас есть возможность выяснить, было ли убийство Берда частью нового тревожного тренда
[1043]. На рис. 7–3 показано количество афроамериканцев, убитых за последние годы по мотивам расовой ненависти. Числа на вертикальной оси отражают не количество убийств на 100 000 человек — это абсолютные значения. Пятеро афроамериканцев были убиты из-за цвета своей кожи в 1996-м — первом году этого временно́го ряда, далее количество жертв ежегодно снижалось. В стране, где совершается 17 000 убийств в год, число убийств, мотивом которых была расовая ненависть, упало до уровня статистического шума.
Конечно, менее серьезные формы насилия встречаются гораздо чаще: нападение при отягчающих обстоятельствах (нападающий применяет оружие или наносит телесные повреждения), простое нападение и запугивание (человека заставляют почувствовать себя в опасности). Хотя абсолютные цифры расово мотивированных инцидентов тревожат — несколько сотен простых нападений, столько же нападений при отягчающих обстоятельствах и тысячи случаев угроз в год, — эти цифры нужно рассматривать в контексте всей криминальной статистики Америки, а это миллион нападений при отягчающих обстоятельствах в год. Уровень расово мотивированных инцидентов составляет примерно 0,5 % от уровня нападений в целом (322 на 100 000 человек в год), что меньше уровня убийств в целом — людей всех рас по любой причине. И как видно на рис. 7–4, с 1996 г. количество всех трех видов преступлений на почве ненависти снижается.
Когда исчезли линчевания, исчезли и погромы, направленные против черных американцев. Горовиц обнаружил, что во второй половине ХХ в. смертельные этнические бунты — объект его исследований — перестали происходить на Западе
[1044]. Так называемые расовые бунты середины 1960-х гг. в Лос-Анджелесе, Ньюарке, Детройте и других американских городах представляли собой совершенно другой феномен: афроамериканцы были агрессорами, а не жертвами, число погибших оставалось низким (гибли в основном сами нападающие, застреленные полицией) и практически весь ущерб наносился собственности, а не людям
[1045]. С конца 1950-х гг. в США не случалось бунтов, направленных против конкретной этнической или расовой группы; не было их и в других зонах межэтнической напряженности на Западе — в Канаде, Бельгии, на Корсике, в Каталонии и Стране Басков
[1046].
~
Насилие в отношении чернокожих американцев продолжилось и в конце 1950-х — начале 1960-х гг., но уже в другой форме. Хотя атаки редко называли террористическими, это, безусловно, был терроризм: нападениям подвергались мирные жители, число жертв было невелико, атаки широко освещались, они предпринимались для запугивания и преследовали исключительно политические цели, а именно предотвращение расовой десегрегации на Юге. И как все прочие террористические кампании, сегрегационный терроризм подписал себе смертный приговор, когда пересек черту и заставил публику сочувствовать жертвам. Случаи, когда толпы мерзких типов выкрикивали грязные ругательства и грозили смертью черным детям, поступающим в белые школы, получали широкую огласку. Особенно прочный след в культурной памяти оставил день, когда шестилетняя Руби Нелл Бриджес — в сопровождении федеральных приставов — впервые пошла в школу в Новом Орлеане. Джон Стейнбек, который ездил по стране, собирая материал для документальной книги «Путешествие с Чарли в поисках Америки» (Travels with Charlie), в то время был в городе:
Потом у школьного подъезда остановились два огромных черных автомобиля, набитые здоровенными мужчинами в светлых фетровых шляпах. В толпе будто перестали дышать. Здоровенные маршалы вылезли из машин — четверо из каждой, и откуда-то из недр переднего автомобиля извлекли малюсенькую негритянскую девочку в белоснежном накрахмаленном платье и в новых белых туфельках, таких маленьких, что ступни ее казались почти круглыми. Белоснежное платье резко подчеркивало черноту лица и тоненьких ног малышки. Здоровенные маршалы поставили ее на тротуар, и сразу по ту сторону деревянной загородки закричали, заулюлюкали. Маленькая девочка не смотрела на воющую толпу, но сбоку мне было видно, что белки у нее выступили из орбит, как у испуганного олененка. Маршалы повернули девочку кругом, точно куклу, и странная процессия двинулась по широкому тротуару к зданию школы — здоровенные маршалы и между ними ребенок, казавшийся совсем лилипутом от такого соседства. Малышка шла, шла и вдруг ни с того ни с сего подскочила, и, по-моему, я понял, в чем тут было дело. За всю свою жизнь эта девочка, вероятно, и десяти шагов не сделала без того, чтобы не подпрыгнуть, но сейчас первый же ее прыжок оборвался, словно под какой-то навалившейся на нее тяжестью, и маленькие круглые туфельки перешли на размеренный шаг, нехотя ступая между рослыми конвоирами
[1047].