Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Пинкер cтр.№ 150

Но разве сегодня это не так? Не должны ли мы ожидать, что террористы-смертники из «Аль-Каиды», ХАМАС и «Хезболлы» подхватят упавшее знамя? И что пытаются скрыть исследователи, не учитывая смерти гражданских лиц в Ираке и Афганистане, многие из которых стали жертвами террористов-смертников? Ответ на эти вопросы потребует более пристального взгляда на терроризм в исламском мире, особенно на терроризм смертников.

~

Хотя атака 9/11 не ознаменовала начало новой Эпохи террора, можно сказать, что она открыла эпоху исламистских террористов-смертников. Угонщики самолетов 9/11 не смогли бы совершить теракт, если бы не были готовы умереть в процессе, и с тех пор число атак террористов-смертников возросло с пяти за год в 1980-х и 18 за год в 1990-х до 180 за год между 2001 и 2005 годами. Большинство терактов совершены исламистскими группировками, мотивы которых были религиозными хотя бы частично ^[942]. По данным Национального антитеррористического центра США, в 2008 г. экстремисты-сунниты были ответственны почти за 2/3 смертей от терактов, исполнителей которых удалось определить ^[943].

Как средство убийства мирных жителей, терроризм смертников — тактика дьявольской изобретательности. Доставка оружия к цели осуществляется с ювелирной точностью — с помощью идеальных манипуляторов и двигателей, которые называются руками и ногами, контролируется глазами и мозгом разумного существа и производится максимально незаметно — человеком, который выглядит точно так же, как миллионы других людей. Подобным технологическим совершенством не обладает ни один боевой робот. Преимущества этого способа не только теоретические. Хотя с помощью смертников совершается малая доля террористических атак, именно в них гибнет больше всего людей ^[944]. Лидеры террористического движения не могут устоять перед такой выгодной сделкой. Как объяснял один палестинский функционер, для успешной миссии нужны только «готовый молодой человек… гвозди, порох, зажигалка и короткий шнур, ртуть (которую легко добыть из термометра), ацетон… Самый дорогостоящий этап — транспортировка в израильский город» ^[945]. Единственная реальная технологическая загвоздка — готовность молодого человека. Как правило, люди не хотят умирать, и это нежелание формировалось на протяжении полумиллиарда лет естественного отбора. Как лидерам террористов удается обойти это препятствие?

Люди подвергают себя риску погибнуть на войне столько, сколько существуют сами войны, но ключевое слово здесь «риск». Естественный отбор работает со средними значениями и может благоприятствовать готовности смириться с небольшой вероятностью погибнуть как частью сделки, предоставляющей возможность отхватить куш — в виде земли, женщин или безопасности ^[946]. Но готовности погибнуть наверняка эволюция благоприятствовать не может: любые гены, позволяющие делать подобные выборы, довольно быстро вышли бы из оборота. Неудивительно, что самоубийственные миссии редки в истории военных сражений. Банды разбойников предпочитают безопасность налетов и засад риску планомерных операций, и даже тогда бойцы не гнушаются заявлений о своих плохих предчувствиях и дурных предзнаменованиях, чтобы не принимать участия в опасных предприятиях их боевых товарищей ^[947].

Современные армии мотивируют солдат принимать на себя бóльшие риски, поощряя их за храбрость почетом и наградами и применяя негативные стимулы к тем, кто пытается снизить риск, — позор и наказания для трусов, казнь дезертиров без суда и следствия. Иногда особая категория солдат, так называемые заградительные отряды, следует за подразделением и убивает каждого, кто откажется наступать. Конфликт интересов между военачальниками и солдатами порождает хорошо известное лицемерие военной риторики. Вот как английский генерал распространялся о мясорубке Первой мировой войны: «Ни один человек не отказался наступать под крайне жестким артобстрелом, не испугался пуль и пулеметных очередей, которые в конце концов выкосили всех… Я никогда не видел и даже представить себе не мог такой великолепной демонстрации отваги, дисциплины и решимости». Рассказ простого сержанта звучал иначе: «Мы с самого начала знали, что пересекать открытое пространство таким образом — чистое самоубийство. Но ты должен идти. Ты находишься меж двух огней. Если пойдешь вперед, тебя, скорее всего, застрелят. Если пойдешь назад, тебя отдадут под трибунал и тоже застрелят. Что остается делать?» ^[948]

Солдаты могут принять риск смерти на поле боя и по другой причине. Эволюционный биолог Джон Бёрдон Сандерсон Холдейн, когда его спросили, отдаст ли он жизнь за брата своего, ответил: «Нет, не меньше чем за двух братьев и восемь кузенов». Он опирался на феномен, который позже получит название родственный отбор, совокупная приспособляемость и непотический альтруизм. Естественный отбор благоприятствует любым генам, склоняющим организм к самопожертвованию на благо кровного родственника, — до тех пор, пока выигрыш родственника, поделенный на степень родства, превышает цену поступка для организма. Дело в том, что таким образом гены оказывают помощь собственным копиям в теле родственника и получают долговременное преимущество перед генами, ориентированными узко эгоистично. Критики, которые неправильно понимают эту теорию, думают, что организмам приходится сознательно вычислять их генетическое родство и высчитывать, сколько пользы самопожертвование принесет их ДНК ^[949]. Но конечно, от организмов требуется лишь склонность преследовать цели, которые помогают другим организмам — тем, что статистически могут быть их генетическими родственниками. У сложных организмов, таких как люди, эта склонность встроена в психику в качестве эмоции братской любви.

Небольшие племена, в которых люди провели большую часть своей эволюционной истории, держались вместе за счет кровного родства, а люди, как правило, чаще роднятся с соседями. В племени яномамо, например, два жителя одной деревни, выбранные случайным образом, приходятся друг другу как минимум двоюродными братьями и сестрами, а люди, которые считают друг друга родственниками, обычно связаны еще теснее ^[950]. Генетическая близость повышает эволюционную выгоду готовности рискнуть жизнью и здоровьем, если рискованный поступок может послужить благу друзей-воинов. К слову сказать, самцы шимпанзе (единственные из приматов) нападают группой, потому что, в отличие от самок, не покидают стаю по достижении сексуальной зрелости, следовательно, связаны родством с другими самцами группы ^[951].