— Если места хватит, нарисуй лодку с парусами, ветром полными, — промурлыкал Сергей Михайлович.
К горлу подкатил комок. Это же надо было так сглупить. Но кто мог подумать, что Беглов рванет в бега в первую же ночь после того, как нашелся его ребенок? Кто? А кто должен думать? Здесь за всех должен думать он сам, майор Куранов. Это же надо было так облажаться!
Сергей Михайлович с силой ударил по деревянным перилам и, потирая ушибленную ладонь, быстрым шагом направился к дому.
Майора Куранова ждало еще одно разочарование, которое он испытал чуть позже, после получения решения суда об аресте счетов самого Беглова и принадлежавшей ему компании. Денег на этих счетах фактически не было.
К Ольге Владимировне следствие претензий не имело, поэтому две недели спустя никто не препятствовал ей, когда, предъявив нотариально заверенное согласие супруга на выезд ребенка за границу, она вместе с Вовиком прошла пограничный контроль в Шереметьево, а еще час спустя вылетела в одну из очень далеких, но очень теплых стран, в такую, где наступающее приближение зимы вовсе не казалось чем-то отвратительным и пугающим.
Глава 6
— Я все же не понимаю, зачем торопиться? — Карнаухов закинул ногу на ногу и поправил небрежно наброшенный на плечи белый халат. — Давай ты полежишь тут спокойно, подлечишься, а потом мы уже все решим.
— Нет, — упрямо покачал головой Реваев, — смысла тянуть нет никакого. Все, Илюша, яблочко созрело. Чего ждать, пока оно гнить начнет?
— Почему сразу гнить-то? — возмутился генерал. — Все у тебя мысли какие-то дурные. Это на тебя лазарет так влияет. Вот потом выпишут, жалеть будешь.
— Илья, — голос лежащего на кровати Реваева звучал слабо, но уверенно, — ты просто сделай так, как я говорю, и не спорь. Хорошо?
У меня сейчас не так много сил, чтобы их на споры тратить.
— Хорошо, — недовольно буркнул Илья Валерьевич, — с тобой, дурнем, спорить, сам дураком станешь. Я скажу, чтобы документы готовили.
Выйдя из палаты, Карнаухов озадаченно потер подбородок и скинул халат. Это же надо такое придумать! Яблочко, видишь ли, созрело. Он прошел по длинному коридору и распахнул дверь, выводящую из отделения. В просторном холле он сразу заметил три знакомые фигуры. С одной из них, стоящей к нему спиной, он совсем недавно общался. Илья Валерьевич сделал несколько шагов вперед и прислушался к разговору.
— А я вам еще один и теперь последний раз говорю, молодые люди, у больного сегодня уже был один посетитель, и поверьте мне, этого ему более чем достаточно. Вы меня понимаете? Ему отдыхать надо, а не на вас силы тратить. Вот пройдет операция, он восстановится, тогда и милости прошу.
— Вы сильно рискуете, Борис Яковлевич, — присоединился к разговору Карнаухов, — я этих двоих знаю, у них ума хватит задержать вас за противодействие следственным органам.
— И это печально, Илья Валерьевич, — отозвался заведующий отделением, — печально, когда сотрудники следственных органов не желают внять голосу разума, а руководствуются исключительно своими, извините, хотелками.
— Мы вроде бы ничего плохого никому не желаем, — возмущенно пробасил Мясоедов.
— Ну да, одни благие намерения, — усмехнулся врач, — показать вам, куда они приводят?
— А что, у вас есть туда доступ? — осторожно осведомилась Крылова.
— В отделение реанимации, да, есть, — кивнул Борис Яковлевич. — Вы же не хотите, чтобы ваш полковник оказался там раньше времени? Ладно, идите, но только на пять минут. И чтобы потом я вас здесь больше не видел, во всяком случае, на этой неделе.
— Надеюсь, вы ему яблок не несете? — меланхолично поинтересовался Карнаухов, ухватив за рукав пробегающую мимо Крылову.
— Яблок? Нет, — удивилась она. — А что, надо было?
— Нет. Ни в коем случае, — хмыкнул Илья Валерьевич, — у него от яблок несварение. Организм не принимает.
— Ну что, я так понимаю, порадовать вы меня ничем не можете?
С приветствиями и подобающими обстановке традиционными вопросами о здоровье и пожеланиями его же было уже покончено, и теперь Реваев смотрел на притихших под его требовательным взглядом Мясоедова и Крылову.
— Нечем, Юрий Дмитриевич, — Вика покосилась на Мясоедова, ища у него поддержки, но тот угрюмо молчал, уставившись в пол, — мальчик ничего толком рассказать нам не смог. Где его держали, непонятно. На том участке дороги, где преступник его высадил из машины, камер нет, а пока ребенок смог развязать веревку и снять с головы мешок, машина уже уехала, так что он ничего не видел.
— Ну, главное, что мальчик цел остался. Хотя, такого результата и без нас смогли бы достичь. Что по нашим запросам кадровикам?
— Можно сказать — ничего, — вздохнула Вика. — Министерство обороны вообще не ответило. МВД прислало бумагу, что за последние пять лет из органов уволено несколько десятков тысяч человек и обработка нашего запроса потребует длительного времени. Сколько именно, не указали. Я так понимаю, они тоже ничего искать не будут. Слишком большой объем информации.
— Наверное, так и есть, — согласился Реваев, — но тогда надо пойти от обратного.
— Это как? — удивился, казалось, дремавший Мясоедов.
— Если мы не можем найти сотрудников с больными детьми среди уволенных, то надо поискать настоящих или бывших сотрудников среди родителей больных детей. Хотя, скорее всего, речь идет об уже погибшем ребенке. Причем, погибшем незадолго до начала всей этой серии похищений.
— А что, таких детей, слава богу, не так много, — оживился Жора, — хотя, конечно, надо узнать, сколько их на самом деле.
— Ну вот заодно и узнаете. — Реваев устало прикрыл глаза.
— А нам вообще предоставят такую информацию? — засомневалась Крылова. — Есть же врачебная тайна. Это же, наверно, решение суда получать надо, да еще по каждому лечебному учреждению в отдельности.
— Ой, Викуся, — скривился Мясоедов, — забыла, где живешь? Какая тайна? Подготовим запросы, на местах подключим оперов, чтобы побыстрее все было. А ты поработаешь с Минздравом. Я думаю, они тебе статистику по детской смертности предоставить смогут.
— Ну вот и займитесь, — Реваев говорил очень тихо, было видно, что разговор его утомил, — надо постараться что-то выяснить до нового похищения.
— Месяца два у нас есть, — подытожил Жора, — а может, и три, если повезет.
— Будем надеяться, нам всем повезет. — Реваев слабо улыбнулся и вновь закрыл глаза.
* * *
По мнению Крыловой, декабрьский дождь — один из самых отвратительных предновогодних подарков природы. Глядя сквозь грязное мокрое окно на еще более грязное и мокрое московское небо, Виктория думала о том, что лучшее, что она может сделать после завершения рабочего дня, — это поехать домой, завернуться в теплый плед и, за неимением в квартире камина, сесть перед телевизором. Если как следует намекнуть Мясоедову, то он поймет и купит бутылочку красного вина, а если намекнуть еще немного основательнее, то даже приготовит замечательный глинтвейн. А еще дома есть подаренная мамой, но так ни разу не опробованная в деле фондюшница… Вика взглянула на часы и вздохнула. Все будет совсем не так. Половина пятого. Даже если через полтора часа дождь не кончится, она все равно поедет через полгорода по пятничным пробкам примерять платье. О чем она только думала, когда договаривалась на это время? Во сколько же она доберется до дому? Вика вновь вздохнула и допила уже почти остывший кофе. Приближение дня свадьбы, а заодно с ним и множества хлопот, неизбежно сопутствующих столь важному событию, не то чтобы пугало Крылову, но вводило ее в ранее не свойственное состояние меланхоличной задумчивости. Сегодня это состояние вдвойне усиливала с самого утра не задавшаяся погода.