Когда-то, едва познакомившись с боевым искусством Богини
Любви, Хономер в душе возликовал: вот оно!.. Наконец-то!.. Быстрая мысль,
присущая даровитому молодому сегвану, тотчас нарисовала блистательную картину:
целую школу воинствующих жрецов, которые станут обучаться кан-киро и,
разъезжаясь по разным пределам населённой земли, утвердят славу Близнецов на
юге и севере, на западе и на востоке. Ему даже мнилось тогда, что однажды
отсветы этой славы коснутся и его самого. «Кто же научил тебя, доблестный?» –
спросит победителя побеждённый, и победитель ответит: «А научил меня Избранный
Ученик Хономер…» И может, означенного Хономера со временем даже призовут в
священный Тар-Айван… и отечески велят забыть порицание, коего он удостоился
почти десять лет назад за одну весьма обидную неудачу. А там – как
знать? – не окажется ли владычная похвала самой первой ступенькой,
способной начать для него восхождение по ступеням великого храма, к престолу
Возлюбленного Ученика?.. «Не о своей чести радею, – мечтая о таком
восхождении, всякий раз оговаривался про себя Хономер. – Просто, дана буде
мне земная власть, немало смог бы я изменить к вящей радости всех сподвижников
Близнецов…»
Теперь ему казалось, что те давние размышления изначально
были пронизаны хрустальным, как осеннее солнце, светом несбыточности. Ибо затея
со школой воинствующих жрецов, похоже, оказывалась ещё одним горьким уроком из
тех, которые отчего-то раз за разом посылали ему, Своему верному последователю,
Старший и Младший. В самом деле – если хорошенько припомнить, почти так же всё
обстояло и десять лет назад, когда он отправился в Мономатану за Глазом Дракона.
Он, Хономер, тоже увидел тогда в обладании Глазом земной путь к возвеличению
Близнецов… и, соответственно, свой путь к подножию тар-айванского трона. Ибо
кому должна быть вручена власть, как не тому, кто своим служением доказал, что
достоин?..
Итог его усилий оказался плачевен. Глаз упокоился в
недоступных глубинах реки (как говорили, обретшей с тех пор целебные свойства),
а он, Хономер, оказался за свои труды ещё и порицаем…
Вот и теперь его, похоже, ожидало то же самое. То есть до
нового отеческого порицания дело скорее всего не дойдёт, ведь он действовал по
собственному почину… но легче ли от этого сознавать неудачу?
Волк уже не считал, в который раз поднимается с жилистой
травки, выработавшей за несколько лет упорство к ежедневному топтанию пятками,
а также прочими человеческими статями и ладами. Может, он нынче перекатился по
ней в седьмой раз, а может, и в тридцать третий. Тело начинало жаловаться и
болеть: Волкодав швырял его весьма от души, и, как ни крепок был Волк, всё
имеет предел – стирается кожа, исчерпывается упругость суставов и связок. А
всего более давило молодого венна сознание: Наставник давно мог бы убить меня.
Если бы захотел. Почему я ещё жив?..
Щадит ли он меня, полагая маленьким безобидным волчонком, на
которого взрослому сильному псу зазорно раскрывать пасть? Или не хочет отнимать
второго сына у матери, и без того уже утратившей старшего?..
Такая мысль в определённой степени изгоняла мерзостный
страх, овладевший Волком вначале, – но она же пребольно ранила душу. На
самом деле ему уже полагалось бы лежать с переломанным между лопаток хребтом,
ибо Наставник только что явил приём «морская волна перекатывает тяжёлые камни»,
и Волку, беспомощно обхваченному за шею, довелось, холодея, завалиться назад и
явственно ощутить под спиной жёсткое колено Волкодава… довелось даже успеть
мысленно испросить прощения у белого света, поскольку от этого приёма, коли уж
попался, не существовало никакой обороны или увёртки, через мгновение ждала
смерть, зря ли Наставник, объясняя, наказывал им быть друг с дружкой особенно
бережными и осторожными…
Почему, каким образом колено Волкодава лишь чиркнуло ему по
лопаткам вместо того, чтобы войти посередине и смять хрупкие позвонки, –
Волк так и не понял, и оттого, что он не уследил и не понял, было вдвое обидней.
Хочет ли он показать мне, до какой степени я ещё глуп и
далёк от истинного понимания? А сам он… понимает ли он, зачем я сегодня вышел
против него?..
То, что он потерпел именно неудачу, день ото дня становилось
для Хономера всё очевиднее. Поистине, следовало бы ему это понять и суметь
предвидеть ещё во времена Наставницы Кендарат, к удержанию которой в стенах
крепости он приложил столько усилий. Да, она многому научила и его самого, и
других братьев… и наёмную стражу, и обыкновенных наёмников, привлечённых
слухами о непобедимом воинском искусстве… Вот только покамест что-то не
доходило до Хономера известий об их громких ратных победах. Тем паче – о
победах в битвах под красно-зелёными стягами. И даже хуже того. Слишком
немногие среди них выказывали желание стать последователями Близнецов… да и у
тех, кто выказывал, насколько мог судить Хономер, новообретённая вера держалась
только до крепостного порога… Потом её сбрасывали, точно одежду, оказавшуюся
неподходящей к новым обстоятельствам жизни. А те ученики, что оставались в
стенах?.. Они были нисколько не лучше. Хономер слышал собственными ушами – и к
немалой своей досаде, – как они расспрашивали старуху о правильном
поклонении Богине Любви. Двое или трое (этого Хономер, понятно, сам уже не
видел, – верные люди донесли) дошли уже до того, что отправились
заказывать у ювелиров священные знаки Богини – капельки-самоцветы, удерживаемые
серебряными ладошками. Какая уж тут школа воинствующих жрецов, готовых жизни не
щадить ради торжества правого дела?..
Поэтому он очень обрадовался, когда на смену Кан-Кендарат
явился новый Наставник. Хоть и был этот Наставник одним из самых непроходимых и
твердолобых язычников, каких Хономер в своей жизни встречал. И даже тогда не
насторожился и не возроптал Хономер, когда новый Наставник воспретил ему
проповедовать на уроках. Кан-киро, которое показывал Волкодав, было поистине
великолепно. Более того – в определённой степени свободно от излишней мягкости
и милосердия, на которых неколебимо настаивала Кан-Кендарат… Но что толку?! Ученики
кан-киро по-прежнему не торопились становиться Учениками Близнецов. И затея со
школой совершенно так же не спешила осуществляться, как если бы это было
противно самой сути искусства Богини Любви…
И кто сказал, будто всё изменится к лучшему при Наставнике
Волке? Тем более что парень был таким же упёртым приверженцем Богов своего
племени, как и Волкодав…
А храм Близнецов до сих пор не породил даровитого воина,
способного победить нынешнего Наставника.
Случайно ли?
Но так оно или не так – легко ли смотреть, как умирает
мечта?!
Лицо у Наставника было, по обыкновению, деревянное. Три года
знал его Волк, но не мог припомнить, чтобы по лицу Волкодава ему удалось сразу
определить, что у того на уме. Намного ли был Наставник старше его самого? Лет
на семь, может, на восемь… Отчего ж иногда Волку казалось – самое меньшее
вдвое?.. А ведь, наверное, так оно и было, только не тем счётом, какого обычно
придерживаются люди…
Как сказать ему, что мою чашу держала в ладонях Любовь?..