Леди Дракон, потушив свет, мимо Шкедта прыгнула в кабину, содрала пластину над кнопками; пластина загремела по полу, а Леди Дракон подергала переключатели.
– Так, вот, обе двери открыты.
Шкедт оглянулся – два других призрака качнулись к нему в толпе – и крикнул:
– Веревка где? – Схватился за косяк и склонился в ветреную шахту. Средь мутных кирпичей росли балки. – Ничего почти не видно.
Ветер сверху принес эхо:
Господи, господи! Он же там внизу! Он, наверно, ужасно покалечился!
И другое:
Мам, не надо, иди сюда. Туда Шкедт пошел. Мам, ну пожалуйста!
Бобби, Бобби, ты цел? Бобби, ну пожалуйста! Ох господи ты боже мой.
Шкедт напряг глаза: в вышине – слабейший намек на свет; наверху открытые двери?
– Миссис Ричардс! – Его крик заскакал по шахте. – А ну отойдите!
Ой, Бобби! Шкедт, он цел? Умоляю, умоляю, только бы он был цел.
Мам, отойди, а?
Затем огни вокруг придвинулись, резче вырисовывая кирпич, крашеную сталь. На стене шахты завертелись тени голов; одни росли, другие блекли; вырастали новые.
– Видно что-нибудь? – спросила Леди Дракон, всем телом пихая его в плечо. – Вот. – Появилась ее рука, крюком уцепилась за его локоть. – Цепляйся и наклонись подальше, если хочешь.
Он покосился на нее.
Склонив голову набок, она сказала:
– Да не уроню я тебя, мудила!
Так что он согнул руку.
– Держишь?
– Ага.
Локти сцепились жарко и удобно.
Он наклонился вперед, качнулся в темноту. Леди Дракон медленно его опускала.
Другие огни заполонили дверной проем, омывая шахту двойными тенями.
– Видно там что-нибудь? – голос не Леди Дракон, а Денни.
А там всякий мусор: в бархатной темноте – сигаретные пачки, обертки от жвачки, сигареты и окурки, спичечные картонки, конверты, а вон там, сбоку, грудой… мерцание обозначило запястье.
– Да, я его вижу… кажется.
Вы видите, где он? Бобби! Бобби, Шкедт, вы его видите? О господи, там же так глубоко! Ой, он, наверно, весь переломался. Я его не слышу. Он без сознания? Ну, вы его видите?
Мама, пожалуйста, отойди оттуда!
За его спиной Леди Дракон тихо и безжалостно сказала:
– Господи, хоть бы эта блядь заткнулась!
– Слышь, чувак, – позади них откликнулся Тринадцать, – там же сын ее!
– Ты мне не чувакай, – ответила Леди Дракон, и Шкедт почувствовал, как ее хватка… ну, не то чтобы ослабла, но сдвинулась на дюйм; напряг плечо. – Все равно лучше б она помолчала!
– Я ломик прихватил, – сказал кто-то. – И отвертку. Вам нужно ломик или отвертку?
– После такого полета, – сказала Леди Дракон, – от него, небось, мало что осталось. Наверняка мертвый.
– Ёпта, – сказал Тринадцать, – там наверху мамка его!
– Я говорю: наверняка он мертвый! Слышишь меня?
Мам, отойди!
Вы его видите? Я ничего не вижу. Не слышу ничего. Ой, Бобби, Бобби! Слышишь – это я, мамочка! Умоляю тебя, Бобби!
Хватка внезапно провисла – Шкедту на миг почудилось, что он падает: Леди Дракон, не отпуская его, тоже склонилась в шахту. В ушах у него взревел ее голос:
– ТВОЙ СЫН УМЕР, ДАМОЧКА! – И Шкедта уже выволакивали назад. – Давай вылазь.
Тринадцать, недовольно кривясь, тряс головой.
Денни, пробравшись в первый ряд зрителей, держал моток бельевой веревки.
– Будешь его вытаскивать? Держи веревку. Мы подержим, а ты спускайся.
Шкедт взялся за сложенный вдвое конец, продел в него голову, затем руки. (Грифон и Богомол стояли с флангов.) Тринадцать, Денни и Леди Дракон распределяли другой конец между собой.
– Вы, главное, держите, – сказал Шкедт. – Я спущусь.
Он встал на колени на пороге, держась за край (одна мозолистая рука растворилась в грифоньем сиянии), спустил одну ногу, потом другую. Шахта холодила спину. Откуда дует – сверху, снизу? – не понять. Он сполз с края – пришлось отталкиваться от стены коленом, затем ступней.
– Ты там как? – спросил Денни; ноги расставлены, кулаки сжаты.
Шкедт заворчал, повиснув на веревке – она резала спину (вдавливая в нее что-то стеклянное) и резала под мышками.
– Порядок.
Под босой ногой заскользила косая поперечина дверного механизма. Носок сандалии заскреб по металлу.
Призраки по бокам от двери шатались, свешивались, светились.
Один раз он окликнул:
– Можно чуть побыстрее спускать. Я в норме.
– Извини. – У Тринадцати перехватило дыхание; веревку он тоже перехватил.
Шкедт оцарапал щиколотку о порог подвальной двери. Голая нога что-то нащупала и соскользнула – то ли машинное масло, то ли кровь.
Он повернулся – веревка на нем обвисла – и посмотрел на… наверняка мертв.
На миг в шахте воцарилось беззвучие – только ветер шелестел.
Наконец Леди Дракон крикнула сверху:
– Ну, ты там еще в норме?..
– Ага. – Шкедт вздохнул. – Обвяжу его веревкой. А вы поднимайте. – Он стащил веревку из-под мышек, через голову, но оставил болтаться на одном плече; наступил в мерзостную жижу, нагнулся и дернул ногой, застрявшей в почерневшем натяжном устройстве.
– …живой? – крикнул Тринадцать.
Шкедт опять вздохнул:
– Не-а.
Дернул за руку, прижал к себе, обняв за грудь, – а грудь мягкая. Рубаха мигом промокла насквозь. По руке потекла кровь. Шкедт встал, на шаг попятился. Ступня запнулась, высвободилась; по бедру стукнула нога – промочила штанину теплом до колена. Волоча обмякшее тело, потянувшись за веревкой, он подумал: и вот это возбуждает психованных любителей крови и ножей? Он подумал про Тэка, он подумал про Джорджа, поискал в себе праздных сексуальных позывов; и, к своему замешательству, нашел – крохотное тепло в паху, угасшее, когда он оскалился, а в липкой руке заскользила веревка.
– Еще пару футов спустите! – Что ж, прежде Шкедт его находил в изуродованных авариями автомобилях, в синем плюше, в корнях, во влажной древесине, с которой только что содрали кору.
На плечо упала веревка; вновь загомонили голоса восемнадцатью этажами выше:
Ой, мама…
Он цел? Шкедт, вы его нашли наконец? Бобби? Бобби, ты меня вообще слышишь?
Ой, мам, они же сказали…
Бобби, ты живой?