3
– А чего она нас выперла?
– Она не выперла. У нее дела. Она придет к нам в гости. Не парься.
– Я не парюсь. – Денни шел по бордюру, взмахивая руками для равновесия. – Ёпта, я бы там на всю жизнь остался – и хорошо. Вот ты, вот она.
– А жрал бы ты что?
– О присутствующих не говорю, – Денни одернул жилет, – но я бы посылал кого-нибудь. Она точно на нас не злится?
– Точно.
– Ладно… ты правда думаешь, что она придет в гости?
– Если не придет – сходим к ней. Она придет.
– Она хороший человек! – Денни отбил ритм ударений подбородком. – И мне ужасно понравилась песня. «Преломление», да?
Шкет кивнул.
– Я надеюсь, она придет. В смысле, я знаю, что ты ей нравишься, ты книжку написал, все такое, ты ее давно знаешь. А я какой-то обсос. Я не понимаю, почему ей нравлюсь.
– А вот.
Денни сдвинул брови:
– По ней похоже, да?
У них над головами замерцал фонарь… загорелся вполсилы; затем погас. Новая пленка тьмы затянула небеса. Единственный свет – фонарь за два квартала: вспыхнул, вспыхнул, вспыхнул снова.
Кто-то вышел на этот свет и закричал:
– Эй! Эй, Шкет! Денни! – И в колеблющийся круг высыпали остальные.
– Что они тут забыли?
Денни пожал плечами.
Посреди следующего квартала между Саламандром и Джеком-Потрошителем, таща латунного льва на разбитой подставке, протолкался Доллар.
– Эй, переселяться надо! Опять переезжаем! – Он ухмылялся.
А Саламандр нет.
– Этот блядский дом взял и сгорел! Вот скажи, а? Взял и сгорел блядский дом! – По голеням ему стучал рюкзак – зеленый, под цвет штанов. Саламандр перекинул лямку в другую руку.
– Господи, – сказал Денни. – И все мои вещи?..
– А что случилось?
– Ничего, – пожал плечами Саламандр. – Ну, знаешь… просто, это…
– Весь, сука, квартал, – сказал Сиам. – С час назад. Ёпта, это было что-то!
У Шкета разок грохнуло сердце (как оно всегда делало, когда он узнавал, что умер знакомый); в гулком отзвуке он подумал: не столько реакция, сколько страх возможной реакции. Сгорел дом? Дом… сгорел? Но это же так просто. Дом…
Он спросил:
– А Кошмар был там?
– Блядь, – ответил на это Саламандр. – Блядь. Они с Леди Дракон куда-то съебались. И Тринадцать тоже. Блядь.
Флинт усмехнулся:
– Я почуял, как нычка Тринадцати горит. Сильно пожалел, что не знаю, где он заныкал, – спас бы ему. Но когда горело, – он скинул наволочку с плеча, обхватил обеими руками, – пахло будь здоров. Я, сука, в семи пожарах уже побывал. Семь раз вокруг меня сгорал дом. Мать в пожаре, сука, потерял.
– В Беллоне? – спросил Сиам.
Флинт глянул на Сиама – судя по лицу, сообразил, что его неправильно поняли.
– Нет… – Он обнял наволочку покрепче. – В Беллоне в пожарах не бывал, кроме этого.
– Куда перебираемся?
Денни сказал:
– Может, вернемся к Ланье, спросим – вдруг она нас…
– И думать нахуй не смей, – сказал Шкет.
– В смысле, – не отступил Денни, – ты же говоришь, она не злится.
– У тебя есть дом на примете? – спросил Саламандр.
– Нету, – ответил Шкет. – Пошли. Найдем.
– Если дом сгорит, не успеем мы войти, нам такой дом без надобности, – сказал Саламандр. – Верно я говорю?
Скорпионы за границей круга фонарного света забубнили. У одних матрасы, у других коробки, у третьих лопаты и другие инструменты.
– Пошли сюда, – и кавалькада практически заполонила проулок. Деревья здесь сажали нарочно и окружали декоративными заборчиками. Но все стволы обуглились до черных вилок с погнутыми зубцами. – Дом же был деревянный. Сгорел, небось, как спичечный коробок.
– Не, – сказал ему Саламандр. – И никто не пострадал. Никто даже не потерял ничего такого, что не хотелось терять. Все вовремя выскочили.
– Я спас льва!
Шкет развернулся и вперился в рябую и щетинистую Долларову улыбку.
– Я, слышь, со львом этим ни за что не расстанусь. У меня, блядь, другой собственности нет. Это ты мне его добыл, помнишь? Ты мне его добыл, а я такую вещь ни за что не брошу, да?
– Денни?..
Она протолкалась вперед из-за спины Доллара. С охапкой вещей, волосы спутаны, одна толстая щека измазана.
– Денни, я твои вещи забрала!
Ее глаза облетели всех, перехватили взгляд Шкета и улетели прочь.
– Денни? По-моему, я все взяла…
– Ух ты! – сказал Денни. – Ты чё, правда? Круто!
– Вот: я взяла твои рубашки. – Она их нагнала. – И… – Она невидяще глянула на Шкета; тяжелые груди под синим свитером пихали груду пакетов и свертков. Бурая обертка пропотела под толстыми пальчиками, вспучилась между ними. – И плакаты со стены. И книжки с картинками. Я не взяла одеяла… Я не взяла одеяла – я подумала, новые добыть несложно…
– А мое радио взяла?
– Конечно, я взяла твое радио. По-моему, я взяла все – там не очень много было, – кроме одеял.
– Да плевать сто раз на одеяла, – сказал Денни. – Ты-то как? Дом же горел, а ты мои вещи паковала? – Он забрал у нее бумажный пакет…
– Ой, осторожней!..
…из заднего кармана вытащил «Медные орхидеи» и кинул внутрь.
– Это что?
– Ничего. Тебе-то что? Ой, слышь! Ты мою игру взяла?
– Ага. Денни?
– Давай я остальное тоже понесу?
– Да ничего. Денни?
– Что?
– Мы с подругой, наверно, не…
Она оглянулась.
Шкет тоже.
За ними по пятам шагала блондинка в бушлате.
– …не будем дальше с вами жить. Я только хотела отдать тебе вещи.
– Ой, – сказал Денни. – Это почему так?
– Не знаю. – Она поудобнее взяла остальные пакеты. – Хотим уйти. Не хотим быть скорпионами. И есть такие приятные люди, у них дом – мы думаем, можно к ним. Там одни девушки.
– Одни девушки? – переспросил Денни. – Скукотища же.
– Парням можно в гости и все такое. Но парни там не живут. Жить с вами мне что-то уже неохота. После пожара, – она снова покосилась на Шкета, – и вообще. Сам понимаешь.