– Я сейчас врежусь в гущу этих недоносков, – крикнул он с внезапной шутливостью. – Вы уж не оставляйте меня там одного!
В ответ грянул смех и возбужденные голоса. Сиди, понеслось над строем, Сиди.
Пока этого было довольно. Педро Бермудес поднял зеленое знамя, Фелес Гормас приготовился подать сигнал, сплюнул и облизнул губы. Все было в порядке. Руй Диас поглядел на облако пыли, окутавшее поле битвы, – оттуда выносились лошади без седоков, выбирались, хромая и шатаясь, раненые. Вскоре увидел и голубой флаг, стремительно двигавшийся назад и влево: Диего Ордоньес не сумел прорвать строй и отступал. Но был еще жив. По крайней мере, так казалось.
– Пошли, – сказал Руй Диас.
Он заставил себя не долее чем на миг вспомнить Химену и дочерей, а потом постарался забыть их. Перекрестился, застегнул подбородник, вдел левую руку в ремни щита, крепче взял копье, стиснул коленями бока Бавьеки и пустил его шагом, слыша, как позади заскрипела кожа седел, зазвенела сталь вооружения и – пока еще неспешно – застучали копыта.
«Отче наш, сущий на небесах, – бормотал он сквозь зубы. – Да святится имя Твое».
Он все еще завидовал орлиной зоркости, но и его глаза живо и неустанно смотрели налево и направо, подмечая все: и всадников Ордоньеса, которые беспорядочной толпой выбирались из боя, под прикрытием пехоты и легкой конницы пытаясь перестроиться для второй атаки. И – сквозь оседавшую пыль – все еще густые и плотные шеренги противника, готовившиеся отразить новый натиск.
«Да придет царствие Твое».
Трупы людей и лошадей на земле. Их много. Чтобы атакующие, которые понесутся галопом, не споткнулись, он направил Бавьеку немного правее. Дал ему шпоры и перевел на рысь, слыша позади мерный слитный топот.
«Да будет воля Твоя на земле, как на небесах».
Кавалерия была еще в ста шагах, когда строй воинов Лериды сомкнулся в ожидании атаки. Руй Диас уже отчетливо различал щиты и упертые в землю копья, выставленные навстречу врагу частым стальным гребнем.
Под ложечкой возникла хорошо знакомая сосущая пустота. Пусть бы орел продолжал лететь вправо, подумал он. Потом всадил в бока Бавьеки шпоры и послал его в галоп.
– Сантьяго! Кастилия и Сантьяго!
За спиной протрубил рожок, и полторы сотни глоток повторили боевой клич.
«Хлеб наш насущный дай нам днесь», – бездумно и привычно повторял про себя Руй Диас, не стараясь осмыслить те слова, что слетали с его собственных губ под сталью подбородника.
Пустота в животе была темной и глубокой, как колодец, и уже доходила до сердца. Напряжение царапало ему пах и поясницу, сводило мышцы так, что, казалось, они вот-вот порвутся. Он крепче уперся в стремена, чтобы не ерзать в седле, не натрудить спину коню, несшему на себе такую тяжесть. Шальная стрела уже без сил, на излете, со звоном ударила его по шлему. Лязгнула сталь. Вторая попала в щит.
«И прости нам долги наши».
Надеюсь, подумал он, Господь будет ко мне снисходителен, если сегодня доведется постучаться в Его двери.
На миг попытался представить, каково будет там – в раю, в аду или в чистилище. Впрочем, брат Мильян уверял, что с павшего в бою снимется бо́льшая часть грехов. И на тот свет он отправляется налегке и чистым, как патена
[19]. А рыжему монашку вроде бы можно верить.
«Как и мы прощаем должникам нашим».
Пехота агарян, стоявшая сомкнутым строем, была уже совсем близко. Тюрбаны, шлемы, кожаные нагрудники. Бородатые лица, глаза, горящие яростью или затуманенные страхом – нужна большая выдержка, чтобы не дрогнуть перед этой несущейся на тебя лавиной коней, копий и людей в железе. И как хочется съежиться, спрятаться, когда накатывает эта смертоносная волна, топча тела убитых, давя раненых, которые уже не успеют укрыться в глубине боевых порядков.
«Не введи нас во искушение».
Хрипло взревел рог Гормаса. Он заставил его звучать, как трубы Страшного суда.
Земля гудела от ударов копыт и, казалось, вот-вот разверзнется.
Тучей летели стрелы и камни, стуча по щитам, как град.
«Но избави нас от лукавого».
Руй Диас ждал, когда окажется вплотную к первой шеренге. И когда это произошло, вмиг исчезли все мысли и все чувства – последним было ощущение безмерного одиночества. Он опустил копье, еще крепче уперся в стремена и ринулся вперед.
Кастилия, рвался из его груди рев. Сантьяго и Кастилия.
Перекрывая топот коней, идущих галопом, и шум битвы, голос его множился и усиливался, как могучим эхом, подхваченный полутора сотнями глоток.
Сантьяго и Кастилия, гремел безумный вопль.
Сантьяго и Кастилия.
Сшибка была такой силы, что Руя Диаса едва не выбило из седла.
Он услышал треск чужого копья, переломленного о чей-то щит, несколько стрел и дротиков прожужжали мимо, коснувшись лица. Он вонзил острие своего собственного копья и тоже сломал древко о первого попавшегося – это был командир-альмокаден, который, размахивая мечом, отдавал приказы, – потом выхватил меч, прикрылся щитом, сжал зубы и на вертящемся коне врезался в гущу мавров, рубя направо и налево. Он дрался во всю силу, в полную меру своего умения – и теперь уже не за эмира Сарагосы, и не за Кастилию, и не за своих людей, и даже не за то, чтобы поддержать славу бойца и воителя.
А – за свою жизнь.
VIII
Мавры эмира Лериды хоть несли огромные потери, но все же держали строй. Ибо знали, что разброд или, пуще того, бегство означает верную смерть, а потому сражались упорно и стояли неколебимо, как скала.
Улучив мгновение в этом отчаянном кровопролитии боя, который требовал напряжения всех сил и казался нескончаемым, Руй Диас сумел оглянуться по сторонам и убедиться, что шеренги противника все еще густы, а бреши немедленно заполняются подходящими из тыла подкреплениями. Он знал, что, как и всякие воины, эти мавры способны выносить ужас боя лишь до определенного предела, но предел этот все никак не наступал. Командиры с мечами в руках наводили порядок, сплачивали ряды.
Он глотнул раскаленного воздуха пополам с пылью так жадно, что ободрал себе гортань. Огромным усилием воли вернув себе хладнокровие, заставил разум возобладать над остервенением резни.
Вторая атака захлебнулась.
Руй Диас вновь стал полководцем, а не обезумевшим, хищным и одиноким зверем. Он дернул повод, поворачивая коня, крикнул: «Отходим» – и стал искать глазами племянника, чтобы тот протрубил в рог сигнал к отступлению, но, так и не найдя, окровавленным мечом показал Диего Бермудесу, который под защитой нескольких бойцов из Вивара высоко держал красно-зеленое знамя, место, где надо будет перестроиться.