Не ее дочь - читать онлайн книгу. Автор: Риа Фрай cтр.№ 21

Эми стоит в центре двора, понимая, что после их ссоры Эмма могла пойти только в одно место – в лес. С пересохшим горлом она смотрит на линию бурых стволов и зловещих ветвей, которые вздымаются высоко в небо и растворяются в молоке облаков.

Такое уже случалось – Эмма пару раз уходила в лес, но успевала пройти мимо пары домов, и ее возвращал какой-нибудь сосед. Сколько было времени, когда Эми рассталась с дочерью? Шесть? Неужели Ричард не вышел ее проведать? Он что, забыл отпереть дверь? Она наверняка у соседки… Неужели она где-то в лесу, в одиночестве? Или она там заснула?

Эми возвращается в дом и копается в ящике со всяким барахлом, пока не находит тяжелый серый фонарь. Она выбегает обратно во двор, к кромке леса. Рассекает деревья бледно-желтым лучом, стараясь не думать о всяких ужасах, которые могут случиться с ребенком в лесу.

Маслянистый луч света дрожит – это трясутся ее руки. Она переступает через ветки, пытаясь отыскать на земле следы. Идет направо, потом налево и чувствует, что вот-вот грохнется в обморок. Ее дочь пропала.

– Нет… Этого не может быть! – выдыхает она, бредя домой, чтобы разбудить Ричарда.

Эми еще раз обходит дом, не обращая внимания на свои грязные следы – после уберет, – выискивая, не прячется ли где Эмма. Дети ведь такие – скроются под кучей грязного белья, свернутся калачиком в углу, а иногда и распластаются под собственным одеялом и замрут, так что нетрудно не заметить. Эми включает во всем доме свет и зовет дочь по имени. Слоги щелкают в горле, за ними поднимается горькая желчь.

Все становится до ужаса ясным. Ее дочь пропала, и по ее вине, а еще из-за бестолкового мужа, которому и в голову не пришло проверить, как там Эмма. Эми заперла бы дверь, но придется оставить ее открытой. Ведь именно из-за того, что она заперла дверь, ее пятилетняя дочь бродит где-то в одиночестве.

до того

Ее ни на что не хватало.

Точнее, ни на что не хватило этого дня, ведь все пошло совсем не так, как она ожидала. Эмма была в подготовительном классе, Робби в детском саду – всего по четыре часа четыре дня в неделю, – и Эми взяла на работе выходной, хотя трудно назвать этот день выходным.

Драгоценное время, свободное от детей и мужа, она провела, отдраивая кастрюлю с подгоревшей кашей, отскребая неухоженными и ненакрашенными ногтями кошачий корм от кухонного пола, занимаясь бесконечной стиркой. А потом она тупо уставилась на бесформенную гору белья и одежды, еще горячей, с раскаленными металлическими пуговицами на джинсах, не зная, как заставить себя все это разложить.

Всю жизнь одно и то же – дети, работа, уборка, готовка, беготня за покупками, снова дети. А выходной лишь означает, что всего этого будет больше, а не меньше. Она постоянно ничего не успевает, как бы ни пыталась организовать свой день.

В те редкие дни, когда измученный ее постоянным нытьем муж брал домашние дела на себя, Эми все равно просыпалась спозаранку, потому что Ричард слишком шумел. Она застывала посреди кухни в истрепавшемся замызганном халате и оговаривала каждое движение мужа, бессознательно пилила его, потому что к этому времени их брак держался лишь на взаимных обидах. Глядя, как Ричард режет ножом для масла слегка заплесневелую клубнику, Эми знала, как он мысленно переводит ее комментарии.

– Тебе обязательно это делать именно так? (Ну что за идиот.)

– На каком масле ты жарил? (Ни черта не соображаешь.)

– Робби еще нельзя есть орехи, Ричард. Господи. Он же подавится. (Ты ужасный отец.)

Завуалированные оскорбления накапливались, как грязное белье, и иногда она говорила то, что на самом деле думает, а слова просто скатывались с костлявых, усыпанных родинками плеч Ричарда, ведь он был бесхребетным, беспечным и бессловесным. Порой, когда он стоял, склонившись над своим телефоном, Эми была уверена, что он дожидается, пока сердечный приступ (он был слишком тощим), террористический акт (он редко летал), какой-нибудь несчастный случай (он ездил только на работу и обратно домой) положит конец его несчастьям. И ее. В последнее время Эми представляла, что у Ричарда интрижка на стороне. И вот она застает его в процессе – потного, распластавшегося в постели – и требует развода. Но она знала, что Ричард не станет изменять. Не такой он человек.

По пути на кухню Эми посмотрелась в зеркало. Она купила это дешевое зеркало в полный рост на распродаже, с купоном на двадцатипроцентную скидку. Теперь она стояла перед зеркалом, чувствуя себя жирным красным китом. Она всегда такой была или стала недавно? Деторождение, конечно, многого ее лишило, но она все равно не из тех женщин, кто съезжает с десяти до шести по десятибалльной шкале привлекательности. Она и в лучшие годы оценивала себя на четверку, а теперь болталась между двойкой и тройкой, так что разница не настолько разительная. Зато не приходится рыдать над растяжками и дряблой кожей или клочковатыми волосами, которые после душа становились похожими на мочалку.

Эми всегда считала удачей, что родилась не красавицей, потому как красота увядает, а предложить больше нечего, ты всего лишь пустая оболочка. Не настоящая. Этому ее научила мать, тоже не слишком привлекательная, именно это твердят себе (и своим дочерям) некрасивые люди. Все красивые люди, которых она знала, всю жизнь проводили в поисках несовершенства и осуждали других: массажировали тело, вздыхали над морщинами, отдавали все силы на то, чтобы стать крепче, моложе и меньше весить, а все равно превращались в толстых и дряблых стариков. Какая напрасная трата времени – думать о собственной внешности. Эми просто лениво было постоянно что-то выщипывать, мазать и шпаклевать.

И она смирилась с красным, щербатым лицом, трагическим итогом перенесенной в детстве ветрянки, за которой последовали стафилококковая инфекция, толерантность к антибиотикам, лишай, а потом еще одно заражение. На бедрах иногда тоже возникало воспаление, распространяющееся даже на половые губы. Она постоянно пускала газы, мылась только дважды в неделю и вечно страдала какой-нибудь хворью, которая, по ее мнению, непременно сведет ее в могилу или окончится хирургическим вмешательством. Эми нужно было заняться спортом, подышать воздухом, вдохновиться чем-нибудь, кого-нибудь полюбить, встречаться с людьми, жить. Но она ничего не предпринимала и не собиралась, и все это вместе делало ее жизнь совершенно невыносимой. Если такое существование вообще можно назвать жизнью. Она не чувствовала себя человеком, личностью.

Это была чужая жизнь. До Ричарда, до Эммы и Робби жизнь была почти сносной, с чтением любовных романов и замороженными шоколадными тортами, которые она поглощала после вечерней ванны. Она жила одна, и ей это нравилось. Теперь она превратилась в белый шум.

Эми решительно шагнула от зеркала в кухню. Ну и что? Да, она не красавица, но разве это новость? Правда, вдобавок она не особенно мила, добра или безумно умна. Краснолицая пышнотелая тетка с паршивой жизнью.

Но только не для дочери. Не для Эммы.

Эми говорили, что два заурядных человека способны произвести на свет прекрасного, но, услышав такую чепуху, она всегда закатывала глаза – пока врач не приложил к ее груди новорожденную дочь. Эми скосила глаза на теплый, розовый и хорошенький сверток, всего лишь восемь фунтов мяса, которые всего несколько секунд назад вытащили из ее раздувшейся волосатой вагины, и протянула девочку обратно врачу, словно ее ребенка (вероятно, с плоским лицом, сплющенной головой и тощими ручками и ножками, как у Ричарда) забрали, и теперь он сосет грудь какой-то другой женщины.