Пятница, 7 июля 2017 г.,
22 часа 31 минута.
Дом под соснами
Два дня как мы переехали, а уже тоскливо. В школу ещё не скоро, делать нечего, и скука смертная. Поговорить не с кем, поэтому начну писать в этой тетради. Она большая, толстая, в кожаной обложке. Тяжёлая, как кирпич, этакая колдовская книга. Тётя Агата подарила её мне 21 мая на пятнадцатилетие.
Она сказала:
– Я знаю, как трудно расставаться с друзьями. Но, может быть, ты будешь описывать здесь свою новую жизнь, и это тебе поможет?
Я обожаю тётушку, но в тот момент эта идея показалась мне совершенно дурацкой. Вести дневник – что я, девчонка?
Однако я ошибался.
Давайте для начала вернёмся немного назад.
Однажды в марте, дождливым вечером, папа вернулся домой и принёс, как он сказал, «хорошую новость». В это время я сражался на компе с огромным мутантом и был так увлечён побоищем, что у меня, что называется, в одно ухо влетело, а из другого вылетело. Мои пальцы так и бегали по клавиатуре, я был просто машиной для убийства.
Я победил – game over!
Я буквально заорал от радости, а потом поставил игру на паузу, чтобы насладиться победой. Я схватил то, что папа называет «мускулятор» – эспандер, такую маленькую штучку для тренировки пальцев, с клавишами как у саксофона, но на тугих пружинах – чтобы их нажимать, приходится напрягать всю руку. Папа пользуется им каждый день – он гитарист, музыкант и преподаватель игры на гитаре. Он разрешает мне брать эспандер, если я обещаю играть в компьютерные игры не больше часа в день. Я не возражаю – мне есть чем ещё заняться.
Ладно, я отвлёкся.
Итак, я болтался в гостиной, сжимая эспандер, Жанна смотрела на планшете «Снежную королеву», как обычно в пятницу вечером, – скажу честно, слушать всё время «свобооода, свобоооода!» – это просто застрелиться! Всё было так хорошо… И вдруг папа – с Софи под ручку, с таким торжествующим видом, что куда там Ди Каприо с его «Оскаром»!
– В лотерею выиграли? – спросил я не задумываясь.
Папа слегка отстранился от Софи.
– Почти!
– Почти в лотерею не выигрывают. Или выигрывают – или нет.
– Выиграли, – ответил он радостно. – Я наконец получил место в штате школы искусств в Ниме!
От разочарования я уронил эспандер. Только что я видел себя мчащимся по Флориде в открытом «Порше» с двумя глушителями, рядом со мной подружка (когда у меня разыгрывается воображение, я представляю, что мне не пятнадцать лет, а двадцать).
– Всё определено, подтверждено, – объявил папа, – как я и сказал: это хорошая новость!
Мой мозг наконец ухватил «хорошую новость» своими клеточками, установил связи, и в них просматривалось нечто совершенно ужасное.
– Но… придётся же переезжать?!
При этих словах Софи расплылась в улыбке.
– Да, Мало. Наконец-то мы уедем из Парижа!
Моя мачеха – «дочь юга», как она любит повторять, и терпеть не может столицу так же, как я сельдерей, если это можно сравнивать. Я повернулся к младшей сестре, надеясь хоть у неё найти сочувствие. Но Жанне всего пять лет: Париж, Ним или Тимбукту – ей без разницы, если любимый планшет с собой.
Вот так в середине июня, не успел я и глазом моргнуть, квартира на авеню Боливар, которую я так любил, стала понемногу пустеть. Везде громоздились коробки, и больно было видеть, как моя вселенная исчезает, словно в огне. Однажды днём, когда компьютер уже был упакован, я взял скейт и пошёл подышать свежим воздухом.
Ну, это только так говорится – свежим воздухом…
Жара была адская, тридцать три градуса в тени, можно было просто испечься живьём. Я отправился в парк Бют-Шомон, где договорился встретиться с Попо, моим лучшим другом ещё с детского садика. На самом деле его звали Поль, но прозвище появилось у него давным-давно, да и вообще он был не из удачливых, так что кличка сохранилась… Но я же не зверь: чтобы не позорить его, я всегда называл его Поп при людях. Это ему прекрасно подходило: он любил поп-музыку, поп-арт и попкорн, да и вид у него был соответствующий.
Подходя к озеру, я сразу увидел приятеля, хотя народу было полно. Его трудно не заметить: лохматые чёрные волосы, ярко-жёлтая футболка, штаны с надписью «Лихтенштейн» и кроссовки в шахматную клетку. Он стоял, прислонившись к перилам, с хмурым видом, рядом стоял скейт.
– О Мало, наконец-то! Я уже лишних двадцать минут торчу в этой духовке!
– Да, я знаю, извини, – я хлопнул его по ладони, – это всё из-за переезда…
Как только я это произнёс, его обычно жизнерадостное лицо помрачнело.
– Пойдём выпьем чего-нибудь холодного? – предложил он, вытирая пот со лба. – Я уже готов в озеро прыгнуть!
Мы спустились к Бельвилю на скейтах, и это нас чуть не доконало. Красные и мокрые от пота, мы взяли колу со льдом. Мы пили молча, чтобы прийти в себя, и тут Поп поморщился.
– Никак не могу поверить.
– Во что?
– Что ты сваливаешь… Уезжаешь на другой конец Франции…
Я покачал головой:
– Да меня это тоже не радует. Я парижанин до мозга костей, как говорит мой дедушка. И скоро окажусь где-то в глуши!
– Да ладно, Ним – не такая уж и глушь!
– Поп, – вздохнул я, – ничего ты не понимаешь.
Я торжественно достал телефон, как будто он был неопровержимым доказательством преступления, которое совершали мои родители.
– Мы не просто переезжаем на юг, мы переезжаем в заброшенный домишко в шести километрах от ближайшей деревни!
Я стал показывать фотографии, которые прислал мне папа, когда подписал договор о покупке. Он написал, довольный: «Покажи друзьям!»
Да уж…
Сначала мы собирались снять квартиру в центре города, но Софи откопала этот дом, день и ночь просматривая объявления. «Сделка века», по её словам, хотя нужно было кое-что подремонтировать. Моя мачеха всегда могла уговорить папу: он любил мастерить, и возможность наконец стать владельцем собственного дома его очень вдохновила. Я часто слышал, как он жалуется, что в Париже ничего купить невозможно, за миллион лет не накопишь… На эту покупку ушли все средства – и вот я теперь попаду в эту дыру.
Поп взял у меня смартфон, увеличил фотографии и вдруг весело воскликнул: