Ведь мутации затрагивают не только тело, Андрей. Меняется и душа. Человек, любой человек, вне зависимости от его моральных принципов и благости, рано или поздно становится… частью всей этой мерзости. Юра все спорит со мной — говорит о том, что этому можно противостоять, нас приводит в пример, но… мне кажется, что все дело только в уровне индивидуального иммунитета, мать его. Помести вас, меня, да кого угодно, в гребаный чумной барак — сегодня ли, завтра, но мы подхватим заразу. И тогда… Вы видели их. Видели Рондина, да? До него здешним главным ментом был Боровик. Мой… друг. Он держался долго, очень долго… — Громов почти шипел, — … а потом…
Рано или поздно все меняются. А если вы создаете проблемы — что ж, Ему нужно питаться, в конце концов!
— Кому? О ком вы все время говорите?
— А вы, должно быть, Андрюша, полагаете, что мы персонифицируем город? — хихикнул Кольцов, — однако вы редкостный дурак! — он замолчал, снова уронив голову на руки.
Громов повернулся к Андрею и окинул его взглядом, в котором парадоксальным образом смешались печаль и цинизм.
— И вправду… Некоторым и моча — божья роса, — хмыкнул он, — но… к сожалению, у нас нет иного выхода.
Если сравнить это место с паутиной, в которой запутались несчастные мухи, то где-то должен быть и паук, верно, Андрей Евгеньевич? Кукловод, создавший ловушку?
Андрей почувствовал, как улыбка против воли раздвигает его губы.
— Вы мне сейчас о Ктулху расскажете, верно? О древних богах из запредельных вселенных?
Громов не ответил на его улыбку.
— Я вам ничего не расскажу. Поскольку ни я, ни Юрка — никто не знает, что там находится. Видите ли, у нас просто нет возможности туда попасть.
— Туда… в Олиум?
— А при чем здесь Олиум? — буркнул Громов, — как же вам пояснить… Ну вот например, вы никогда не задавались вопросом, почему мошки летят на свет лампы и гибнут? Или… вы умеете водить машину?
Андрей кивнул.
— У вас уникальная амнезия, — улыбнулся Громов. — Здесь помните, там не помните… Но вы вспомните, уверяю вас. Впрочем, об этом не сейчас. Находясь за рулем, не приходилось ли вам испытывать то… особенное чувство, когда хочется свернуть на встречную и ехать, наслаждаясь абсолютной свободой от любых ограничений, все увеличивая и увеличивая скорость, видя, как приближается другая машина, как она сигналит и отчаянно пытается уйти от столкновения? Было?
— Я… я не…
— У каждого было. Фрейд называл это «мортидо». Жажда смерти. Мы все живем в постоянном стрессе, подсознательно ожидая скорого конца. Некоторые не выдерживают и приближают его искусственно по тем или иным причинам. Курение, алкоголь, все это — сублимация игры в смерть. И одновременно, как это ни парадоксально, отрицание самой возможности смерти.
А теперь представьте себе это чувство, умноженное в десять, сто, тысячу раз! Мощный, постоянно усиливающийся голос, толкающий вас на… совершенно безобидный поступок. Уйти.
— Уйти? — эхом повторил Андрей.
— Да… Здешний кукловод, кем бы он ни был — гурман. Мы, словно яблоки на ветвях. Наша ценность заключается в мере страданий, что выпадают на нашу душу. Чем больше мы сопротивляемся своему… разложению, тем более зрелыми становимся. Рано или поздно каждый из нас достигает кондиции. Тогда… и только тогда, мы начинаем испытывать… назовем это… зов. Ему можно сопротивляться, но лишь настолько, насколько это позволено Хозяином. Конец всегда один. Мы… превращаемся в бабочек и улетаем навстречу смерти.
— Я вас совсем не понимаю, — Андрей не глядя налил коньяка и выпил, не дрогнув, вдруг превратившийся в воду напиток. Отчаянно захотелось напиться, превратиться, пусть и ненадолго, в совершеннейшую скотину.
— Здесь есть место… — продолжил Громов с каким-то омерзением, — словно ад в аду. В него невозможно попасть, до него нельзя дойти или доехать. Оно… находится прямо в центре, и никто из живущих, кроме, возможно, прислужников этой… гадости, не знает, что там находится. Чем ближе подходишь, тем более странно, дико все выглядит. Дико, даже по здешним меркам. Там встречаются твари… да что там твари… Там не работает ни один из законов, известных мне. Полный, абсолютный хаос. Любая техника ломается. Люди… слыхали о поясе смерти? Высота, на которой человеческий организм начинает умирать вне зависимости от уровня подготовки… Тут… что-то похожее. Дальше определенной точки зайти не удавалось никому. Пока… пока вы … — он сплюнул прямо на пол, — пока вы не созрели, как долбаный помидор. Тогда, вы сами идете на убой — и все.
Я видел, как уходят люди. Следил за ними, старался зайти как можно дальше. Туман поглощает их и… все… Их больше нет.
Мы все здесь свиньи на забой, Андрей Евгеньевич. В этом наша уникальность, — он остановился прямо перед Андреем, наклонился над ним, — но не ваша. Именно поэтому вы нам и нужны.
7
Андрей старался не смотреть Громову в глаза. Несмотря на абсолютное безумие всего услышанного, он почему-то ни секунды не сомневался в том, что тот говорит правду. Было, однако, еще кое-что… Что-то, сказанное Громовым… Незначительная фраза, на которую Андрей не обратил внимания, но теперь все время старался вспомнить ее, словно она была и доказательством и… Доказательством чего?
— Вы все спрашиваете, Андрей Евгеньевич, — с издевкой произнес Громов, — позвольте же и мне задать вопрос. Или быть может, несколько вопросов. Поменяемся, так сказать, ролями.
Андрей лишь кивнул, погруженный в свои мысли.
— Как вам удалось выжить, Андрей Евгеньевич? — выплюнул Громов, — давеча, на путях. Почему вас не сожрали, не разорвали в требуху? Ведь им это раз плюнуть! — он почти кричал, — или, вот вам еще вопрос на логику и внимательность: почему Рондин с его кунаками не отрихтовали вам внешность в участке? Вы вообще представляете себе, что они делают с трупами?
Что же в вас такого… уникального, Андрей Евгеньевич? Небритая рожа? Это их отпугивает?
— Полегче, Петя, — буркнул Кольцов.
— Да что ты миндальничаешь, Юрка? — и обращаясь к Андрею: — вы не отвечайте. А можете выпить еще, я же вижу, как вам хочется нажраться в зюзю. Я за вас отвечу, пока вы заняты.
Они вас не убили, потому что не могут. Просто не могут. Вы здесь оказались совершенно случайно, Андрей Евгеньевич, но не так, как лишенцы, а скорее… как багаж.
— Что?
— Вы не забыли?! — моя очередь задавать вопросы! Позвольте спросить еще раз, что вы помните? Не следует перечислять мне все события в алфавитном порядке, нет. Довольно последних мгновений. То, что вам пришло во снах. Примем это за постулат, за неимением ничего лучшего, а?
— Я помню… Да ни хрена я не помню! Это же сон, черт возьми, сон!
— Вот и чудненько, что сон. Итак, расскажите мне про айсберг. Расскажите про луну.
Андрей принялся бить кулаком левой руки по ладони правой. Потом развел руки в стороны в беззащитном, жалком жесте.