Будучи молодым врачом, Асиф начал вести ежедневник, в котором он методично старался составлять биохимические профили пациентов. Он задавался вопросом, возможно ли, что в процессе развития определенные области мозга, более уязвимые на раннем этапе жизни, подверглись изменению из-за утраты близких людей, и это впоследствии проявилось в тревожном расстройстве и депрессии, а серотонин помогал это исправить?
– Я подумал: «Ну, ладно: у людей, не имеющих надежной привязанности, то есть у тех, кто не имел заботливых опекунов, есть проблемы с психикой, которые лучше всего лечить серотонином, – говорит он. – Сходным образом, если другая область мозга испытывает проблемы с вниманием, таким пациентам лучше помогает дофамин».
Оглядываясь в прошлое, Асиф признает, что его теория была неполноценной, но как молодой психоаналитик и психиатр, лечивший пациентов, он не хотел признавать чрезвычайно упрощенное представление, бытовавшее среди его коллег, – а именно, что существуют препараты для настройки любого химического дисбаланса, который облегчает симптомы пациента. Для него было важнее узнать ранний жизненный опыт пациента и факторы его стресса в реальном времени. Ему казалось, что в психиатрии есть важное пропущенное звено, но никто не замечает этого.
– Моя профессия стала плодом неравного брака между биологией и психодинамикой, отправленного под жесткую опеку фармацевтики, – говорит он, постукивая пальцем по столу для большей выразительности. – И родители этого младенца не уважали друг друга и даже не разговаривали.
Собственный жизненный опыт Асифа тоже приводил его к интуитивному сомнению в серотонине как единственном средстве лечения необъяснимой грусти или тревоги.
– Мой отец скоропостижно скончался, когда мне было одиннадцать лет, – говорит он. – Это изменило меня. Я старался понять суть этого горя, найти какой-то выход и продолжать жить с тем, что случилось.
Ощущение утраты прочной основы, на которую он привык опираться, питало его желание лучше понимать пациентов и находить новые способы помогать им, часто с риском непонимания и пренебрежения со стороны коллег к действиям молодого врача.
– Как вы начали закрывать пробел между психоанализом и неврологией? – спрашиваю я.
Заглянуть вглубь мозга
В 2007 году Асиф приступил к изучению мозга с помощью количественной электроэнцефалографии (кЭЭГ), пытаясь выяснить, что происходит с его пациентами.
При кЭЭГ человеку надевают шапочку с девятнадцатью маленькими отверстиями. Плоские сенсоры, похожие на маленькие диски, или электроды, прикрепляются через эти отверстия к коже головы пациента и соединяются с проводами, по которым данные поступают в компьютерную систему. Электроды измеряют крошечные перепады электрической активности в разных областях мозга, считывая показатели альфа-, бета-, тета– и дельта-волн.
Альфа-волны ассоциируются с расслабленным и спокойным состоянием; бета-волны – с умственной сосредоточенностью (например, при сдаче экзамена), тета-волны – с медитативным состоянием, похожим на грезы наяву, а дельта-волны – с глубоким сном. Измерение этих видов электрических волн мозга показывают, какие его области функционируют нормально, а какие нет. Данные об измерении электрической активности в мозге пациента поступают на компьютер и подвергаются статистическому анализу по определенным алгоритмам, а потом интерпретируются в виде «карты мозга». Наконец, эта «карта мозга» сравнивается с обширной национальной базой данных нормальных здоровых мозгов.
Когда Асиф впервые использовал кЭЭГ как диагностический инструмент в своей практике, он полагал, что видит одно из упущенных связующих звеньев, поиском которых он занимался. В течение двух лет он «просто старался повысить свою квалификацию в работе с кЭЭГ, прежде чем лечить пациентов с помощью этого метода». Когда он в совершенстве овладел интерпретацией карт мозга, то предложил «нейронную обратную связь через кЭЭГ», – методику тренировки мозга, обучающую пациентов повышать или понижать активность мозговых волн в тех областях, которые были связаны с их симптомами.
При нейронной обратной связи через кЭЭГ после того, как электроды прикреплялись к коже головы, пациенты начинали играть в компьютерную игру и одновременно пытались повысить или понизить уровень нейронной активности в областях мозга, которые были слишком пассивными или гиперактивными. К примеру, пациент видел леопардов, пробегавших по экрану. Если он демонстрировал замедление волновой активности в области мозга, связанной с депрессией, то леопарды начинали двигаться как в замедленной съемке. Чем сильнее была сосредоточенность пациента на происходящем (то есть чем активнее работали его нейронные контуры), тем быстрее бежали леопарды. Другой пациент слышал серию приятных музыкальных обертонов, которые сменялись неприятными и хаотичными звуками, если он прекращал фокусироваться на тренировке своей мозговой активности. Врач пользовался этими звуками или изображениями, обеспечивая пациенту положительную или отрицательную обратную связь в реальном времени, в зависимости от того, была ли достигнута желаемая волновая активность в том или ином отделе мозга. Со временем плохо отрегулированные функции мозговых структур приходили в порядок. Когда восстанавливается нормальная мозговая активность, поведение начинает изменяться.
Асиф полагал, что использование нейронной обратной связи через кЭЭГ несомненно помогает его пациентам
[133]. Однако в трудных случаях прогресс был медленным. У многих пациентов с психическими расстройствами небрежность и неряшливость были главными компонентами заболевания. А для тех, чья повседневная жизнь уже стала очень тяжелой (например, у больных с актуальным депрессивным эпизодом, проявлявших физические признаки так называемого «болезненного поведения» и не имевших мотивации заботиться о себе), нейронная обратная связь казалась невероятно трудной задачей, похожей на попытку шаг за шагом подняться на слишком высокую гору.