Камыши отделяли берег, который слегка поднимался в гору, от озера.
– Да. – Марк вдохнул влажный лесной воздух. – Я больше не доверяю своим воспоминаниям.
Он вкратце рассказал, что с ним случилось, и описал последние события в подвале его бывшего дома.
– И? Что вы думаете? Я сошел с ума?
Хаберланд остановился и посмотрел вслед Тарзану, который снова пытался пробраться через камыши к озеру, но то и дело отступал, потому что стебли кололи ему морду.
– Вы сомневаетесь в себе. Как правило, сумасшедшие этого не делают. Зато обычно пытаются оправдать свое невменяемое состояние надуманными теориями. Как Эмма, например.
Марк посмотрел ему в лицо. У обоих изо рта шел пар.
– Вы считаете ее больной?
– Так быстро ставит диагноз только шарлатан. Но в отличие от вас, фрау Людвиг не задается ключевым вопросом.
– Сошла ли я с ума?
Хаберланд кивнул.
– Когда вы спали, я долго разговаривал с ней. Эмма была беспокойной, суетливой, она ищет и видит лишь те доказательства, которые подтверждают ее теорию заговора.
– То есть вы считаете, что у нее паранойя?
– А вы нет?
Они прошли мимо скамейки, которая знавала и лучшие времена. Спинка сгнила, да и сиденье вряд ли могло выдержать большую нагрузку. Хаберланд поставил на нее ногу и счистил с подошвы прилипшие листья.
– Предположим, вы абсолютно здоровы, Марк, – помимо ваших телесных ран и потухших глаз, которые меня очень беспокоят, – но, по крайней мере, у вас нет психосоматического расстройства. Дом, озеро, лес – все реально, и мы оба действительно ведем этот разговор. Как бы вы тогда объяснили все произошедшее?
Тарзан присоединился к ним. Лишь сейчас Марк заметил, что пес старался не ступать на одну из задних лап.
– Может, мне уже когда-то стирали память? – предположил он. – Может, в первый раз что-то пошло не так, и я вспоминаю факты из своей прежней жизни?
– Возможно. – Хаберланд с сомнением приподнял уголки губ. – Или же все с точностью до наоборот.
Он наклонился и бросил палку в направлении, откуда они пришли. Тарзан лишь устало посмотрел ей вслед.
– Что вы имеете в виду? – спросил Марк.
– Не люблю об этом говорить, но и у меня однажды была почти полная амнезия. Потеря памяти, вызванная травмой, которую я во что бы то ни стало хотел забыть. – Профессор снова потер запястья. – Путь, который мне пришлось пройти, чтобы вернуть память, был ужасным. Но он меня кое-чему научил.
– Чему же?
– Что правда зачастую абсолютно не соответствует нашим представлениям.
Он развернулся и последовал за своим псом, который потрусил домой. Марк немного помедлил, а затем догнал профессора.
– Вы боитесь, что ваша память подверглась манипуляциям. Что ее стерли. Возможно, даже повторно, – сказал Хаберланд, не глядя на него. – А что, если ее стирают в эту секунду? В данный момент?
Марка пробила дрожь.
– Как это возможно?
– Ну, я не уверен, как клиника Бляйбтроя старается вызывать у своих пациентов искусственную амнезию. До сих пор потеря памяти всегда была побочным явлением. Но я могу представить себе, что они подвергают пробандов шоковой терапии. А разве не это с вами сейчас происходит? Травматические события, одно за другим?
– Но зачем кому-то делать со мной такое?
Они подошли к домику. За верандой слышались голоса, вероятно Эммы и Бенни, которые преодолели себя и вступили в разговор.
– Чтобы заставить вас что-то забыть. Вопрос – что?
Марк закрыл глаза и вспомнил один эпизод сна, от которого только что очнулся.
«Я жалею, что ты об этом узнал. По крайней мере, так рано».
– Я не знаю, – честно ответил он.
– Тогда попытайтесь это вспомнить. – Профессор остановился и пристально посмотрел на него. – Вспомните то, что вы хотите забыть!
– Но как, как мне?..
Часы на запястье Марка зажужжали. Он сунул руку в карман куртки, потом ударил ладонью по лбу.
– Что такое? – спросил Хаберланд. Казалось, пес тоже вопросительно посмотрел на Марка.
– Мне нужно принять таблетки, но они лежат в бардачке в моей машине.
– Какие таблетки?
Марк коснулся повязки на затылке.
– Ах да. – Хаберланд шагнул ему за спину. – Хорошо, что вы сказали.
– Что?
– Когда я осматривал вашу голову, стараясь отыскать внешние повреждения, позволил себе поменять повязку. Зачем вы ее носите?
– У меня в шее осколок.
Профессор недоверчиво поднял брови:
– Вы уверены?
– Конечно. Эй, что вы делаете?
Марк не успел и глазом моргнуть, как пожилой мужчина одним движением оторвал пластырь, который удерживал повязку на ране.
– Хотя вы и не видите, но можете потрогать.
«Зачем? Константин сказал мне, что рана должна оставаться стерильной».
– Ну же. – Хаберланд сам провел рукой, и Марк вздрогнул. Не от боли, а потому что совсем ничего не почувствовал. Ничего, кроме голой здоровой кожи.
– У вас там нет никакой раны, – подтвердил Хаберланд его жуткие ощущения.
Никакого осколка.
– И не похоже, что она когда-либо была.
55
Снег пошел без предупреждения. Он был слишком нежным и воздушным, чтобы остаться лежать на земле, но Хаберланд дал им на прощание совет – как можно быстрее покинуть лес. Арендованный автомобиль с летней резиной, на котором Бенни привез их сюда, застрянет на узких дорожках, как только снег станет более плотным. А этого стоило опасаться, если верить профессору, который, прощаясь, еще сильнее потирал свои запястья, чем в начале их беседы.
Марк не мог объяснить эту метеочувствительность, но действительно через несколько метров Бенни пришлось включить ближний свет и дворники. Спустя десять минут возникло впечатление, что машина оторвалась от покрытой листвой земли и пробивалась через густое облако высоко над Берлином.
– О чем ты так долго разговаривал с профессором? – спросил Бенни, барабаня пальцами по рулю. Его голос звучал озабоченно и недоверчиво.
– Не волнуйся, я не узнал о тебе ничего нового.
Затем он рассказал брату о загадочном открытии, которое было сделано во время прогулки.
– Никакого осколка? – удивился Бенни.
– Никакого осколка, – подтвердил Марк и повернулся, чтобы Бенни мог видеть его затылок. – К тому же он сказал, что при таком осколке мне прописали бы не подавляющие иммунитет препараты, а антибиотики, чтобы избежать воспаления.