История нравов. Буржуазный век - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Фукс cтр.№ 85

Пельтан писал в 1855 году: «Недавно я присутствовал при представлении пьесы „Шарлотта Корде“. В самый драматический момент, когда публика от волнения затаила дыхание, в театре вдруг поднимается шум, все оборачиваются, перешептываются, наводят наконец на определенное место летучую артиллерию биноклей. Что случилось? То явилась львица! Вы не знаете ее? Это дама, посыпающая колеса своей кареты золотым песком, разорившая уже не одного подававшего надежды молодого человека. Спокойная и мужественная, под перекрестным огнем взглядов и лорнеток, принимает она расточаемое ей внимание как естественную дань ее красоте и известности и, ощипывая вырванное из накидки на лебяжьем пуху перо, она точно говорит мужчинам: „Так поступаю я и с вами“».

Если сравнить прежнюю роль grande cocotte с ее теперешней, то можно почти говорить о ее развенчании. Это развенчание было, однако, следствием не торжества в этих кругах более высокой нравственности, как, может быть, будут предполагать многие, а конкуренции, которую кокотке делает женщина имущих классов.

Кокотка была отнесена на задний план, потому что ее приемы и нравы были восприняты также женщинами имущих классов. Ныне эти последние почти все вышли из-под сени домовитости, культивируют во всем и везде ту же безумную роскошь, отличаются такими же экстравагантными склонностями, — словом, они стали такими же монденками, какими прежде, лет двадцать или тридцать тому назад, были одни только кокотки. В тысяче случаев даму теперь уже трудно отличить от кокотки. Или же наоборот. В 1869 году Лейбль написал лучший портрет парижской дамы и назвал картину «Парижанка». Публика же окрестила картину «Кокотка», и это название так за ней и осталось. Ввиду этого кокотка уже не бросается в глаза, как нечто из ряда выдающееся, а это и было предпосылкой ее успеха. И потому она оказалась побежденной.

Кокотка в более узком смысле слова была развенчана, так как по всей линии восторжествовал тип вообще кокотки.

Едва ли будет преувеличением сказать, что размеры замаскированной проституции многим превосходят проституцию открытую и незавуалированную. Именно в этом и заключается, как уже сказано, отличие нашего времени от прежних эпох: между тем как открытая проституция сократилась если не абсолютно, то относительно, замаскированная розничная торговля любовью увеличилась абсолютно и относительно самым невероятным образом.

Здесь прежде всего необходимо упомянуть так называемых полушелковых, то есть таких девушек и женщин, которые, правда, существуют исключительно проституцией, но скрывают свою профессию за мнимой деятельностью учительницы или модистки и тем спасают себя от полицейского контроля. Существуют даже целые такие замаскированные дома терпимости, модные мастерские, относительно которых никто ничего не подозревает, и только посвященные знают, что «работницы», так сосредоточенно занятые иглой, когда вы входите, обслуживают гораздо чаще мужчин, чем женщин-клиентов. О Турине Роберт Михельс сообщает в своей книге «Половая мораль», что здесь есть немало модных мастерских, где все 20 или 30 работниц тайно занимаются проституцией, и притом в самой мастерской.

«Во многих городах, например в Турине, — говорит он, — существуют модные мастерские, расположенные обыкновенно во втором или третьем этаже густонаселенных домов. Внешне их не отличишь от других таких мастерских. Девушки в самом деле заняты работой модисток. Если вы войдете в мастерскую, то всегда найдете их погруженными в работу и ведущими себя вполне прилично и благопристойно. Это модистки берут заказы и на дом. Только посвященный знает, что шитье представляет одну сторону предприятия, тогда как другая состоит в исполнении совсем другой профессии. Здесь извращенные мужчины, находящиеся в обеспеченных материальных условиях, уже вышедшие из юношеского возраста, принадлежащие к высшим сословиям, находят то, чего ищут, — тайные, не компрометирующие половые сношения с порядочными девушками, а девушки со своей стороны находят то, что им нужно, — сравнительно высокий заработок, не сопряженный с позором.

Я взял на себя труд расспросить некоторых из этих девушек об их экономическом положении. Если бы они были только модистками, то они зарабатывали бы в месяц в среднем лишь 90 лир, тогда как при комбинированной системе их заработок доходит до 200 лир. В социальном же отношении они сохраняют незапятнанную репутацию. Возможно, что некоторые родители знают о двойной профессии дочерей и об источнике денег, которые они им вечером приносят. Все же это только исключение. Одна модистка, с которой я беседовал на этот счет, хорошенькая, немного бледная девушка с приличными, целомудренными манерами подняла, как бы ради убедительности аргумента, юбку и показала мне свое нижнее белье. На ней были длинные, толстые шерстяные чулки и закрытые кальсоны. „Горе мне! — сказала она. — Если бы мой костюм позволил родителям вечером угадать то, что я делаю днем, несдобровать бы мне!“

Как бы там ни было, эти полупроститутки внешне ведут ту же жизнь, что и их товарки. Свободные обеденные часы они проводят обыкновенно дома. Вечером они отправляются спать домой. По воскресеньям они не работают, а идут на прогулку с семьей, взяв за руку маленького брата, а быть может, под руку и жениха. За исключением узкого круга их посетителей, никто не догадывается об их двойственной общественной функции».

Немало таких замаскированных домов терпимости существует в Англии.

Еще значительнее, однако, число таких женщин, для которых проституция лишь подсобный заработок, способ увеличить свой скудный бюджет, удовлетворить потребность в роскоши или же заработать себе приданое. В книге Михельса имеется описание и этого явления, причем в данном случае речь идет о Риме: «Мать, или заведующая мастерской, или, наконец, смотря по обстоятельствам, владелица магазина посылает девушку с поручениями. И вот девица спешит в танцзал на часок, полчаса или даже четверть часа. Здесь она часто встречает милого. Чаще же это незнакомец, который приглашает ее выпить у буфета стакан вина и потанцевать с ним. В передней и гардеробе лежат необозримой вереницей пакеты, коробки, мешочки, связки с книгами. Последние принадлежат нескольким учительницам. Рядом с буфетом есть еще комната, вроде тех, какие бывают позади магазина. Сюда охотно приходят молодые люди, чтобы „освежиться“, и забавляются тем, что тушат газ. Швейцар, почтенный мужчина с длинной бородой, страж порядка и нравственности в этом доме, спешит снова зажечь его. То и дело слышится его хриплый голос: „Черт возьми! Или вы забываете, где находитесь“.

Часто танцы продолжаются долго, вплоть до самой квартиры предприимчивого кавалера, и тогда матери, заведующие и т. д. не скоро дождутся возвращения голубки домой.

Что побуждает всех этих девушек посещать танцзал? Не страсть к танцам! Здесь речь идет просто о более приличной, более чистоплотной форме проституции. Здесь вы встретите женщин средних классов, в шляпе, перчатках и накидке. Между тем как несчастный муж сидит в конторе и работает до изнеможения за письменным столом, жена отправляется „танцевать“, чтобы привести в равновесие бюджет, получивший ввиду ее любви к роскоши трещину, которую труд мужа уже не в силах исправить. Преобладают здесь, однако, девушки. С ними можно себе многое позволить. Если они краснеют, то это не страшно. Охотно выслушивается галантное слово, даже скабрезная острота не возмущает, а кто сумеет уловить удобный момент, может себе позволить и поцелуй, щипок, даже нецеломудренный жест. Во всем остальном «руки прочь». Все эти девушки усматривают „главную аферу“ в браке, и мужа они себе находят в другом месте. В танцзале они устраивают только маленькие делишки, при которых ничем не рискуют. Они идут до известной границы и останавливаются. Почти у всех имеется в виду жених, а дома их считают маленькими святыми. Если вы встретите такую девушку на улице, то вы до того будете поражены ее приличным и целомудренным поведением, что будете готовы считать ее за Лукрецию или Сусанну ^[29]».