– Я знаю, что они попытаются.
– И вы знаете, что она скажет, когда получит повестку?
– Она – потерпевшая, детектив. Ей нечего скрывать.
– И все же правда, как я давно уже выяснил, – это довольно текучая материя.
– В данном случае вы ошибаетесь.
– В самом деле?
Бекетт раскрыл три стрелковых наставления и разложил их на письменном столе. На внутренней стороне обложки каждого из них красовалась подпись Ченнинг, исполненная старательным девичьим почерком.
– Это мои книги!
Голос отца пресекся, когда он произносил это, и Бекетт печально кивнул.
Это тоже было вранье.
* * *
Проснувшись, Элизабет никак не могла припомнить сон, привязавшийся к ней – только то, что в нем было темно, жарко и тесно. Опять про подвал, предположила она.
Или про тюрьму.
Или про ад.
Стряхнув с себя кажущиеся жутко тяжелыми простыни, Элизабет ощутила под ногами прохладное дерево. Подойдя к окну, увидела деревья, застывшие в тумане, словно затаившееся в ожидании неприятеля войско. Было еще очень рано, только едва начинало светать. В туманную муть убегала дорога, черная и неподвижная, постепенно растворяясь и окончательно пропадая из виду вдали. Эта неподвижность напомнила ей про одно утро с Гидеоном шесть лет назад. Он позвонил ей хорошо за полночь. Отца где-то носило, мальчишке было одиноко и паршиво. Вроде как он заболел. «Мне страшно», – сказал он, так что Элизабет забрала его с крыльца того полуразваленного дома, привезла домой и уложила в чистую постель. Гидеон был в лихорадке и весь дрожал; говорил, что слышал какие-то голоса в темноте у ручья и что они не давали ему спать и пугали его. Она дала ему аспирину, положила холодную тряпку на лоб. Заснул он только через несколько часов, и сразу перед тем, как провалиться в сон, в последний раз приоткрыл глаза. «Жалко, что вы не моя мама», – вот что он произнес, и эти слова прозвучали чуть слышно, словно приснились во сне. После этого она сама заснула в кресле, а проснувшись, увидела лишь пустую кровать и промозглый, серый свет. Мальчик сидел на крыльце, наблюдая, как туман клубится между деревьями и над длинной черной дорогой. Глаза его были совсем темными, когда он поднял взгляд, крепко обнимая себя руками за тщедушную грудь. Он поеживался на холодке, так что она присела на ступеньку и притянула к себе.
«Я серьезно это сказал. – Его щека нашла ее плечо, и она почувствовала влажное тепло его слез. – Я еще никогда в жизни ничего так серьезно не говорил!»
После этого Гидеон уже по-настоящему разрыдался, но это все равно было ее самое любимое воспоминание, и Элизабет держала его поближе к сердцу каждый день своей жизни. Он никогда больше не произносил чего-то подобного, но в то утро между ними произошло нечто особенное, и было трудно смотреть на туман, не испытывая любви к Гидеону, которая болью отзывалась в груди. Но сейчас все было по-другому, так что она стряхнула с себя эмоции и постаралась сосредоточиться на том, что поджидало ее в ближайшие несколько часов. Эдриена ждал суд, а это означало журналистов, вопросы, знакомые с лучших времен лица. Элизабет терялась в догадках, будет ли он выглядеть столь же сломленным, и есть ли у копов достаточно на него материала, чтобы и дальше держать его за решеткой. Обвинения в незаконном проникновении явно маловато. Смогут ли они предъявить ему обвинение в убийстве? Она мысленно прокрутила в голове его жизнь, словно видеоролик, и поняла, пока проделывала это, что проще тревожиться за будущее Эдриена, чем за свое собственное, – по крайней мере, до тех пор, пока ей самой не предъявят обвинение. И все же такой риск несомненно был тоже, и это могло случиться хоть прямо сию секунду: автомобили в тумане, копы с обнаженными стволами… Что она скажет, если вдруг появятся Гамильтон с Маршем? Что будет делать?
– Вам нужно бежать.
Обернувшись, Элизабет увидела, что Ченнинг тоже проснулась.
– Что ты сказала?
Девушка резко села на кровати; ее глаза поймали свет от окна, а все остальное казалось темным и бесформенным в полумраке.
– Если мы не собираемся сказать правду насчет того, что я сделала, вам нужно уходить. А может, нам обеим нужно уходить.
– И куда нам податься?
– В пустыню, – произнесла Ченнинг. – В то место, которое мы сможем видеть вечно.
Элизабет присела на кровать. Глаза девушки так калейдоскопично отсвечивали в полутьме, что абсолютно все казалось реальным. Побег. Пустыня. Даже будущее.
– Ты знала, про что я только что думала?
– Откуда бы мне знать?
Элизабет выждала полсекунды, думая, что девушка все-таки знала.
– Давай-ка спи дальше, Ченнинг.
– Ладно.
– После поговорим.
Элизабет прикрыла дверь спальни, а потом приняла такой горячий душ, который только смогла вытерпеть. После этого обработала раны на запястьях, натянула джинсы, сапоги и рубашку с узкими манжетами. Она уже сидела в гостиной, когда перед дверью показался Бекетт.
– Две вещи, – произнес он. – Во-первых, вчера вечером я перегнул палку. Здорово перегнул. Прости.
– И это всё?
– А что мне еще сказать? Ты – мой напарник. Это важно.
– Ну а второе что?
– Второе – я по-прежнему хочу, чтобы ты встретилась с начальником тюрьмы. Он встает рано. Он ждет тебя.
– Эдриену предстоит суд.
– Первые слушания по-любому не раньше десяти. Времени навалом.
Элизабет прислонилась к двери, думая, насколько она устала и как хочется кофе, и что даже для нее час слишком ранний, чтобы стоять в дверях и разговаривать с Чарли Бекеттом.
– Почему ты хочешь, чтобы я с ним встретилась? Настоящая причина?
– Та же, что и раньше. Я хочу, чтобы ты наконец осознала, что представляет из себя Эдриен Уолл.
– И что же он из себя представляет?
– Сломленного, склонного к насилию, окончательно отпетого уже человека.
Бекетт закончил фразу длинной многозначительной паузой, и Элизабет изо всех сил постаралась понять, что ему надо. Тюрьма играла важную роль в жизни города. Она означала рабочие места, стабильность. Ее начальник располагал очень большой властью.
– Он покажет мне что-то, чего я до сих пор не знаю?
– Он покажет тебе правду, и это все, чего я прошу. Чтобы ты открыла наконец глаза и поняла.
– Эдриен – не убийца.
– Просто съезди. Прошу тебя.
– Ладно, хорошо. Съезжу к этому твоему тюремщику.
Элизабет стала закрывать спиной дверь, но Бекетт перехватил ее, пока та не успела захлопнуться.
– Ты в курсе, что она – стрелок?
Элизабет застыла на месте.