«Все, Юля. Все. Хорош. Хватит страдать. Хватит. Хватит портить глаза, они у тебя одни, других не выдадут. Хватит портить нервную систему, говорят, что нервные клетки не восстанавливаются. Хватит рыдать и скулить, жаловаться на жизнь и судьбу. Стыдно. Все у тебя хорошо. Ты молода и красива, у тебя есть мама, квартира. Ты оканчиваешь институт. У тебя все еще впереди. А там, за поворотом узкой лесной дорожки, всего в двадцати минутах ходьбы, за серым, сто лет не крашенным и почти завалившимся забором, в старом и темном доме с ржавой крышей, с чужой, пусть и очень хорошей женщиной и полуживым, парализованным дедом живет твоя подруга. У которой очень больной ребенок. Безнадежно больной».
На перроне она купила мороженое и бутылку лимонада. Подошел поезд, и ей повезло – у окна оказалось свободное место. Она ела мороженое, слизывая густые сладкие капли, запивала его невозможно приторным лимонадом, бьющим в нос колючими пузырьками, и приказывала себе не быть несчастной.
Кажется, у нее получалось. Немного, совсем чуть-чуть, но и это был огромный прогресс.
Как странно – в голову пришла мысль, которая ее очень смутила: неужели только чужое страшное горе способно нас примирить с собственными несчастьями? А иначе никак? Иначе так и будешь упиваться своими несчастьями, бурно и слезно жалеть себя, садистски находя в этом удовольствие?
Да уж. Странно устроен человек, чудно́. Неужели надо было приехать сюда, в Валентиновку, узнать всю правду, чтобы понять, что твое горе не безмерно?
И все-таки каждую неделю она набирала Лелькин номер – а вдруг? Вдруг Лелька заедет в Москву, ну, например, за вещами? Или к врачу, или на почту. Да мало ли дел? Забежит в квартиру и снимет трубку? Только бы сняла! А уж там… Юля найдет слова, непременно найдет, и они снова будут рядом.
Но нет, трубку никто так и не взял.
Юлиного упорства хватило на год, потом она звонила куда реже – раз в месяц, не чаще. Ну а потом еще реже… Что поделаешь – жизнь.
Три года прошли тихо, спокойно, без всяких событий. Она почти успокоилась, пришла в себя и снова стала улыбаться, позволяла себе сходить в кино и в театр, съездить в тур по Золотому кольцу. Однажды с девчонками-одногруппницами махнули на выходные в Ленинград, успели и в Русский, и в Эрмитаж, и от души пошлялись по Невскому, и даже прокатились на катере по красавице Неве. Смеясь, отбрыкивались от не очень назойливых питерских парней, придя к выводу, что московские куда наглее и приставучей.
В кафе на Литейном к ним подсели три парня. Обычные, симпатичные и интеллигентные питерские студенты. Никаких пошлых шуток и бородатых анекдотов, никаких скабрезностей – все мило, любезно. Предложили съездить в Выборг или в Павловск.
Девчонки кокетничали наперебой, строили глазки, вытягивали трубочкой губы, нахваливая Москву. Парни активно вступали в спор, настаивая, что сравнивать провинциальную и купеческую нынешнюю столицу – смешно. Где она, ваша Москва, и где наш Ленинград, прежний Санкт-Петербург? Спорили, приводя примеры и аргументы.
Юля молчала. Вступать в дискуссию было совсем неохота, да и Ленинград она обожала, искренне считая его куда красивее родной и любимой Москвы. Молчал и один из парней – высокий, худой, темноволосый, скуластый и черноглазый, одетый в свободный, в крупную вязку свитер и вельветовые штаны – модник.
Взгляд у него был пронзительный и в то же время внимательный, чуткий. Руки нервные, тонкие, пальцы изящные. Он беспрерывно курил и, отхлебывая из бокала вино, не отрывал глаз от молчаливой москвички.
Юля смущалась и злилась, уговаривая подруг поспешить – уезжали они ночным, около двух ночи. Нет, времени было полно! Но она почему-то сникла, устала, от выпитого вина кружилась и побаливала голова. Шуточный спор перестал быть забавным и интересным, аргументы закончились.
– Я на вокзал, – резко встав, сказала она.
Девчонки принялись ее уговаривать, убеждая, что времени навалом, да и что делать на вокзале? Здесь хотя бы весело.
– Мне – нет, – ответила она и пошла к выходу.
Растерявшиеся подружки смущенно прощались с питерскими кавалерами. Юля стояла на улице, поджидая подруг. Следом за ней вышел парень в вязаном свитере. Закурил.
– Утомили? – без улыбки поинтересовался он.
– Устала. Целый день на ногах, ну и вообще… слишком громко и бестолково. Как-то бесцельно и глупо.
В эту минуту ей стало так грустно, что она боялась расплакаться.
«Все чужие, – думала она. – Нормальные, даже хорошие, но чужие. Вот, например, этот, «вельветовый». Молчаливый, сдержанный, не балагур и не трепач. Нормальный парень, студент, симпатяга, языком понапрасну не треплет. Всем хорош. С первого взгляда. А со второго рассматривать его неохота. Совсем. Неинтересно – и все. Выходит, не отболело?»
– Послушай, – сказал он, – мне кажется, я тебя понимаю.
Юля с удивлением уставилась на него.
– Ого! Ты провидец? Человек-рентген? Прямо видишь насквозь и к тому же читаешь мысли?
– Да брось. Никакой я не провидец и мысли читать не умею. Но мне кажется… Извини, если я ошибаюсь. Мне кажется, – повторил он, – что мы с тобой чем-то похожи. Надеюсь, я тебя не обидел?
– Да нет. Какие обиды? Я тут при чем?
– При том, – он немного нахмурился, – что и я, и ты переживаем нечто похожее. Нет?
Юля молчала.
– Так вот, – продолжил он, – могу сказать про себя.
– Послушай! – резко перебила его Юля. – Какая мне разница, что там у тебя? А тебе? Что тебе до меня? Думаешь, что раз ты так проникновенно говоришь, то я сейчас поплыву, растаю и выложу все, что у меня на душе?
Он прикурил очередную сигарету.
– Ошибаешься, я к тебе в душу не лезу. Просто так, ассоциации. Не злись, я же не хотел тебя обидеть. – Он замолчал.
Молчала и Юля. На улицу высыпали девчонки и парни. Увидев, что разговор, кажется, серьезный, притихли и отошли.
– Ладно, прости, – вздохнула Юля. – Я просто устала и сорвалась. Ты ни при чем.
– Не объясняй. Просто дай свой телефон. Я скоро буду в Москве, может, пересечемся?
– Не может. Мне сложно тебе объяснить, да и не надо. И дело тут не в тебе – дело во мне. Я не готова, понимаешь? Совсем не готова. В общем, я не готова снова поверить.
– Да, лихо тебя. Ну, хорошей дороги! Провожать тебя, наверное, не стоит?
Она вместо ответа развела руками и пошла было к своим, но обернулась:
– Пока!
Грустно улыбнувшись, парень махнул рукой.
Компашка отправилась на вокзал в урезанном составе – парня в вязаном свитере не было.
В привокзальном буфете пили кофе, галдели, смеялись и обменивались телефонами. Девицы были возбуждены и, кажется, счастливы.
В поезде Юля забралась на верхнюю полку и, вытянув ноги, закрыла глаза. «Устала. Как же я устала. И как я хочу домой. А этот… может, я зря? Он вполне ничего. Сдержанный, не дурак, тонкий, неглупый. И симпатичный при этом. Зачем я так резко? Ну дала бы телефон – от меня бы не убыло. Если бы позвонил – подумала бы. А вдруг захотелось бы увидеться? Правда, он в Питере, а я в Москве. Ну и что? Подумаешь! Это даже очень романтично – свидания пару раз в месяц. То он ко мне, то я к нему. Да и Питер я обожаю… Кажется, зря я. Хотя ладно, проехали. Раз не торкнуло, не зацепило, значит, все правильно». Поразило ее другое: «Неужели еще не прошло? Почти три года! Три года моей молодой, моей собственной жизни, а я еще мертвая? Я еще не хочу чужих рук, чужих губ, чужих слов. Нет, не так. Дело не в том, что я не хочу. А дело в том, что я просто боюсь».