Стоянка поезда всего минута - читать онлайн книгу. Автор: Мария Метлицкая cтр.№ 43

Как же хорошо было в Ростове! Эту поездку Юля запомнит навсегда. Такого больше не будет.

Что за бред лезет в голову, что она себе напридумывала? Какое там «навсегда»? Они скоро поженятся и будут ездить туда каждый год! И снова будет теплый южный вечер со всеми его невозможными запахами, и широченный Дон, и белый песок. И пестрый, остро пахнущий рынок со всеми его щедрыми дарами, и старый двор, наполненный родными людьми, и молодое вино, бьющее в голову, и рыбка-шамайка, которой нет больше нигде. И скрипучая до невозможности тесная кровать, и розовая герань на столе, покрытом вязаной скатертью. Все еще будет! И сколько раз! Впереди у них целая жизнь, и они и не думают расставаться, еще чего! Да и кто их может заставить – просто смешно! У них такая любовь, какой почти не бывает.

И все-таки, по дороге с вокзала Юля ревела, как будто провожает Петю на фронт. Дотащив сумки и ящики до двери квартиры, он обнял ее.

– Не зайдешь? – удивилась она.

– Нет, Юлька. Еще надо до общаги добраться, со всеми поздороваться, раздать подарки ну и посидеть с парнями, выпить винца, иначе обида.

Она сморщила нос. А вот она бы с ним не расставалась. А ему, выходит, посиделки с друзьями важнее.

Ну и ладно. Завтра она пойдет к Лельке, чтобы не сидеть, как дура, у телефона! А Петька пусть звонит, переживает. Так ему и надо.

Дары юга мама восприняла с удивлением.

– Ого! Ничего себе. Щедрая, стало быть, женщина Петина мать.

– Это все вместе, в складчину, там так принято. Ой, мам! Как же там было здорово! Такие люди! Здесь таких нет.

– Люди везде одинаковые. При чем тут «там»? – усмехнулась мать. – Просто ты, Юля, как околдована. Стала рассеянной, странной, будто тебя зельем каким опоили. Ничего не видишь вокруг.

– Чего я не вижу? – вскинулась она. – Что такое я пропустила? Это ты, мам, странная – не можешь порадоваться за родную дочь. Ревнуешь, что ли?

– Бред, – отрезала мать. – Я – и ревную! Просто мне, Юля, не нравится вся эта история с твоим поспешным браком. Тебе восемнадцать – какой замуж, окстись! Вся жизнь впереди, все радости! А свобода? Да ничего нет дороже этих самых студенческих лет! Ни-че-го! Гуляй – не хочу! А ты… Добровольно лезешь в ярмо и еще предлагаешь порадоваться вместе с тобой.

– Да, гуляй – не хочу. Но ко мне, мам, относится вторая часть поговорки. Не хочу, понимаешь? Да, хочу замуж. Именно за него. Потому что люблю. Потому что… – От волнения она задохнулась и расплакалась и продолжала уже сквозь слезы: – Потому что жить без него не могу. Каждый день, если не видимся, – ужас. Да, и детей от него хочу. Борщи ему варить. Рубашки гладить. Засыпать на его плече, уж извини за подробности! А ты, женщина, меня не понимаешь! Обидно, очень обидно. И еще – что означает твоя последняя фраза? Впрочем, я догадалась, можешь не уточнять: то, что он нищий студент и не москвич, верно? А вот скажи – если бы он был сынком богатых родителей? С квартирой, машиной, короче, без материальных проблем? Ты бы не возражала? Я правильно понимаю?

Мать горько вздохнула.

– Умница. Меня упрекнуть в корысти. Ну да, тот самый случай! Интересно, это кто должен обидеться? Нет, дочь. Все не так. Просто я через все это прошла. Все было: нищета, общежитие, когда ждешь конфорку, чтобы сварить тебе кашу, а ты орешь от голода. Выкупать тебя – поди натаскай воду, четыре ведра. А потом ее слить и вынести. Нет, было и веселье, и взаимопомощь. И все же было непросто. Думала, никогда не дождусь своего туалета и своей ванной. Дождалась. Только жить начали, а папка наш умер. Ладно, не о том. Да, дочка, я хочу тебе доли полегче! Взрослого мужа, а не студента. Своей жилплощади, а не общаги. Да и какие у вас перспективы? Лет двадцать стоять на очереди? На кооператив вы не заработаете. Значит, лет двадцать, не меньше. А если залетишь? Знаю – будешь рожать, и институт побоку. Ну и представь: общага, ребенок, общая кухня и отсутствие денег. От аванса до получки. И во что ты превратишься? Знаешь, как быстро закончится ваша любовь?

Юля усмехнулась:

– Ну твоя же, мам, не закончилась?

– Тебе-то откуда знать? – не поднимая глаз, глухим голосом ответила мать. – Ладно, тему закрыли. Ты все равно меня не услышишь.

– Я слышу, – ответила, растерявшись, Юлька. – Только у меня все будет не так. Это я знаю точно!

За холодильник получила по полной. Разозлился Петр очень сильно.

– И как ты могла без меня! Такие решения мы должны принимать совместно, и ты слишком самовольничаешь, Юля, слишком много на себя берешь. В конце концов, как я должен себя чувствовать в такой ситуации? Ты меня этим унизила.

Обиделся страшно. Но Юля закрутилась вокруг него, зачмокала, заобнимала, пришептывая, что он самый-самый и лучше его просто нет! А ей захотелось сделать сюрприз – ну что тут такого? Разве у нее нет такого права?

– И вообще. – Она нахмурила носик и скорчила гримасу обиды. – Это ты меня унижаешь и делаешь из меня восточную женщину. Это я должна обижаться. Я свои отпускные вообще не потратила. Мне что, их обратно везти?

Словом, перекрутила, перевернула, как умеют делать все женщины. Перевела в шутку, потом притворилась обиженной, выдавила слезу, и он, растерявшись, вынужден был просить прощения и благодарить.

Уладили. Сказал, что мама была счастлива и все никак не могла успокоиться.

Ну и славненько, ну и отлично. Помирились, и хорошо! К тому же Юлька не сомневалась – он оценил ее благородный поступок.

Лелька пребывала в тоске: она влюбилась, причем ее избранник, оператор с киностудии документальных фильмов, был вовсе не образец добродетели.

– Я на приличных не западаю, потому что извращенка, – жаловалась бледная и похудевшая подруга.

С виду мужичок богемный: козлиная бородка, жидкие длинные волосики, ленноновские очочки, бесцветные, маленькие глазки. Джинсы свисают с тощей задницы. В общем, не герой, что говорить. К тому же женатый и большой любитель выпить.

Как всегда, Лелька искала приключений, уверенно считая, что нормальный, симпатичный и денежный ей не по судьбе. Ее планида страдать, вытаскивать, утешать, вытирать сопли, быть вечной жилеткой и разгребать за возлюбленным кучи дерьма, чем она рьяно и занялась. Потихоньку таскала в букинистический ценные дедовы фолианты, продавала столовое серебро, бабкины чернобурки и золото – словом, не сидела без дела.

Оператор по имени Ролик – в паспорте, как насмешка, гордое Роланд – брал подаяния со скупыми мужскими слезами и истеричными выкриками, что он ее недостоин. Но не отказывался.

Лелька была счастлива и несчастна одновременно.

– В любви так всегда, – утверждала она. – По-другому и не бывает.

– Чушь! – бесилась Юля. – Еще как бывает! И Ролик твой, Шмолик, – говно и халявщик! Бросай его побыстрее, иначе останешься нищей.

Через восемь месяцев Ролик-Шмолик слился сам, как только узнал, что Лелька беременна. Исчез, как испарился, – ни слуху ни духу. С работы уволился, с квартиры съехал. В Мосгорсправке сказали, что Роланд Казначеев выписался из Москвы. «А вот куда, девушка, нам неизвестно».