— Поэтому ты и должна хорошо учиться, — как всегда, не очень к месту, реагировал отец.
Я же общалась с продюсером, который ещё весной начал пить из меня соки и сейчас, видимо хорошо отдохнув, взялся за своё любимое занятие с новой силой. Но мне, вопреки всему, приходилось иметь с ним дело, так как он был единственным реальным финансовым источником для постановки моей последней пьесы. Пробиться к такому здесь, во Франции, не имея «имени», практически нереально. Меня какими-то хитрыми путями, через большое количество посредников, вывела на него Ксенька, и я смело бросилась ему в пасть.
Основным критерием его жизни была выгода. Любая. На любом уровне. Даже самая минимальная. При своём богатстве он не брезговал ничем. Я была уверена, что он никогда не возвращал случайно переданную ему сдачу в газетном киоске и радовался возможности подобрать и незаметно прикарманить выроненное пожилой дамой из сумки портмоне. При этом одевался он на манер английского денди, вместо галстуков носил цветные шарфы, руки его всегда были тщательно ухожены, с безупречным свежим маникюром. Мы с Валерой решили, что он относится к сексуальным меньшинствам. С одной стороны, это было удобно, так как он не лез под юбку, но, с другой, всё время приходилось быть настороже, чтобы не уязвить случайно его обострённую чувствительность. У него был нюх лисицы и осторожные вкрадчивые манеры.
Мне он делал комплименты вполне сомнительного свойства: «Вы такая милашка, — говорил он, ухмыляясь, — что по идее не должны даже уметь разговаривать».
Мы с моим будущим предполагаемым режиссёром Валерой, таким же «безымянным», как и я, соотечественником, чувствовали себя с ним как кролики перед удавом. У меня вообще было впечатление, что он над нами просто издевается. Мстит за что-то. Но знающие люди говорили, что он не стал бы тратить на нас своего времени, тех жалких крох внимания на кратких рандеву, когда он задавал бессмысленные, на мой взгляд, вопросы и заставлял несчастного Валеру (который был несомненным талантом, категорически не умевшим себя продавать) буквально выворачиваться наизнанку, если бы не было надежды на успех. Для меня, в отличие от Валеры, от этого не зависел хлеб насущный. Я находилась в ситуации гораздо более привилегированной — под крылышком своего неплохо зарабатывающего мужа. Валера же пребывал в положении абсолютно зависимом — его крохотная театральная компания, основанная им с таким трудом, без финансовой поддержки могла развалиться в любой момент.
Нужно сказать, что это он меня подзуживал всё это время на общение с этим профессиональным мучителем, уверяя, что «игра стоит свеч!». Сам Валерка нашёл в моей пьесе какие-то тайные смыслы, которые мне самой были неведомы, и собирался превратить её в «мистическую феерию, которая взорвёт подмостки самых престижных театров». Самое смешное, что я в это верила! Мне было лестно и дико любопытно. Нас с ним сближала одна ярко выраженная черта — склонность к фантазиям, которые порой полностью затмевали собой реальность.
Спустя какое-то время лиса-продюсер предложит мне избавиться от Валеры, как от «лузера», тянущего меня на дно, и «поиграть в мистификацию», а именно — передать авторство моих пьес моей собственной дочери, четырнадцатилетнему подростку. «Это должно выстрелить», — сказал он, — «особенно пикантно будут выглядеть эротические сцены». Я ответила, что от его предложения будет в восторге только один человек — моя дочь (представив себе при этом выражение лица моего малолетнего деспота, услышавшего такое предложение), и отказалась от его услуг.
ххх
Здесь, поскольку в этом повествовании речь, в какой-то степени, идёт о выкрутасах судьбы, я не могу удержаться, чтобы не рассказать историю «лузера» Валеры. Её неожиданный финал изменит всю его жизнь.
— Жизнью человека управляет случай, — любил говорить Валера. — Но хотелось бы знать, кто управляет случаем! — И договорился.
Несколько лет назад Валера написал пьесу. Тогда у него ещё не было своей компании, и он пытался продать текст «на сторону», надеясь на минимальную материальную компенсацию. Он влез в долги и заплатил профессиональному переводчику, чтобы иметь текст на хорошем французском.
В течение какого-то времени он стучался во все двери, пытаясь добиться, чтобы его пьесу хотя бы прочли. Он посылал десятки экземпляров текста по разным адресам, в агентства и лично на имена режиссёров и продюсеров, выуженных им в театральных обозрениях. Всё было бесполезно. Никто не читал. Он не принадлежал к «допущенным», не имел ни имени, ни связей в этом, насквозь семейно-блатном, культурном французском «мильё», и поэтому не имел никаких шансов.
Прошло два года. Однажды, в своей, ставшей уже привычной депрессии, валяясь с банкой пива на продавленном диване в снимаемой им убогой квартирке, он, от полной безнадёги развлекался заппингом, то есть бессмысленно переключал каналы своего старенького, подаренного кем-то телевизора. И неожиданно напал на какой-то дурацкий фильм. Здесь ему показалось, что у него начались галлюцинации — он понял вдруг что смотрит свою историю в исполнении каких-то второстепенных артистов в очередном низкопробном телефильме. Он не мог поверить своим глазам. Дождавшись финальных титров, он убедился, что его имени нигде упомянуто не было.
И он понял, что его элементарно «кинули».
Раскинув мозгами, он также понял, что может подать на авторов фильма в суд и выиграть кое-какие деньги. Фильм был явно малобюджетным, но тем не менее ему могло кое-что перепасть.
По зрелому размышлению он понял, что ему нужен хороший адвокат, чтобы тягаться с адвокатами компании, выпустившей фильм, но хороший адвокат стоит дорого, а денег нет даже для того, чтобы заплатить за первое «рандеву».
Он понял, что и здесь шансы его стремятся к нулю, но всё-таки позвонил одному приятелю, тот, в свою очередь, позвонил своему приятелю — просто так, чтобы рассказать историю.
Через неделю ему позвонил человек, представился адвокатом и, убедившись, что текст пьесы был зарегистрирован во французском авторском обществе на Валерино имя, предложил свои услуги в качестве защитника его интересов. Здесь нужно отметить, что адвокаты, специализирующиеся на профессиональных сварах между «культурными объектами», откликаются гораздо резвее профессионалов от искусства как такового. Валера признался в своих «финансовых затруднениях» и адвокат, очевидно уже готовый к такому признанию, согласился вести дело бесплатно, за 50 % от вырученного гонорара, в случае выигранного процесса. Валера понял, что это грабёж среди бела дня, но так как других предложений у него не было и не предвиделось, согласился.
Процесс против кинокомпании был начат и тянулся уже почти год, когда выяснилось ещё одно непредвиденное обстоятельство. В тот день, когда Валера, валяясь на своём продавленном диване, совершенно случайно нажал в нужный момент на нужную кнопку на пульте своего телевизора, он был не один, кто совершил это бессмысленное действие.
В этот же самый день и примерно в ту же минуту, в отеле «Ритц», что на Вандомской площади, в своих шикарных апартаментах «Коко Шанель», раскинувшись на атласных подушках королевских размеров кровати, тот же самый жест на своём пульте «Банг&Олуфсен» совершила некая голливудская звезда мировой величины. И внимание его привлекла эта незатейливая второстепенная «продакшн».