Как вам живется в Париже - читать онлайн книгу. Автор: Тамара Кандала cтр.№ 27

Однажды, проторчав полдня в несчастном скверике перед их домом и дождавшись, когда Ника вышла за покупками, она быстро поднялась и позвонила в дверь квартиры. Арсений, решив, что это вернулась Ника, забыв что-то, открыл, не посмотрев в глазок.

Ксения ворвалась рыдающей фурией, но, поняв, что успокаивать он её не собирается, бросилась ему в ноги, с ультиматумом на устах:

— Выбирай! — трагически выкрикнула она. — Или я, или она!

— Послушай, мама, — сказал он спокойно, подняв её и усадив в кресло, — прежде чем ставить кого бы то ни было перед таким выбором, нужно, как минимум, быть уверенным в своём явном преимуществе. Если ты, конечно, действительно дорожишь выбирающим.

— Ты хочешь сказать… — задохнулась она.

— Что ты останешься в проигрыше. Выбор будет не в твою пользу. Ты же этого не хочешь. Тебе придётся выбрать другую тактику.

— Я вас прокляну!

— Ну, мам… Мы же не в средневековье живём, и ты не ведьма. И, потом, проклиная кого-то, ты рискуешь нанести вред прежде всего самой себе.

— Я не хочу тебя потерять! — опять зарыдала она.

— Ксень, — он взял её за руку и погладил по голове, как ребёнка, — ну, пожалуйста, приди в себя, ты не в театре (она вздрогнула, как от пощёчины). Ни я, ни Ника тебе не враги. Я даже не прошу тебя любить её, просто оставь нас в покое, и тогда ты не только никого не потеряешь, но, наоборот, приобретёшь себе в семью пару счастливчиков, которые умудрились встретиться в этом безумном мире и готовы поделиться своим счастьем со всеми, кто захочет. А с тобой, в первую очередь.

— Перестань разговаривать со мной, как с ребёнком, — опять взвилась Ксения. — Хвост не должен вилять собакой!

Она сама не понимала, почему эти, такие простые его слова, отзываются в ней такой невыносимой болью. Почему, когда он говорит о Нике, она покрывается холодным потом и словно костлявая рука сжимает ей сердце.

— Это ты мой ребёнок, а не наоборот. Тебе нужна нормальная семья, дети, а мне внуки.

— Мне нужна Ника. И больше никто на свете.

— Даже я?!

Арсений промолчал.

— Она старая, ей почти столько же лет, сколько и мне. Она бы могла быть твоей матерью.

— Но она мне не мать. И даже, если бы ей было восемьдесят, это бы ничего не изменило. А ты, если уж ты меня так любишь, должна быть ей благодарна — она, может быть, спасла меня от безумия.

— От какого безумия? Тебя? Да ты самый умный и нормальный из всех, кого я знаю! А ты, ты не знаешь женщин! Бабьё — это жуликоватое племя, — оговорила она себя и всех нас заодно. — Она тобой пользуется. Потом ты мне скажешь спасибо, что я не позволила этой… этой…

Арсений поднёс палец к губам, предостерегая её от непоправимого.

— Мама, потом не будет, — твёрдо сказал он. — Есть только сейчас. И если ты не образумишься и не будешь вести себя достойно, ты меня больше не увидишь вообще.

— Как ты можешь сравнивать! (он и не думал сравнивать). Я люблю тебя больше, чем она… чем ты её… Я готова на всё ради тебя.

— Ради бога! Никаких жертв! Твоя любовь становится разрушительной. Попытайся направить её в мирное русло. И перестань себя растравлять.

В этот момент вернулась Ника.

— Здравствуй, Ксения, — сказала она войдя и протягивая ей руку.

— Будь ты проклята! — бросила ей Ксения в ответ и, толкнув её плечом, выскочила, хлопнув дверью.

Потом как-то Арсений сказал мне, что он всегда знал, что Ксения умела любить людей выборочно, то есть любить в ком-то только то, что её в нём устраивало. Что она могла быть мелочно-несправедлива, но и жертвенно-великодушна одновременно. Но никогда он не мог заподозрить в ней способность на такую цельную слепую ненависть.

ххх

Когда мой муж собрался идти на приём к Робину, я попросила его «очень осторожно» попробовать заговорить с ним о Нике, чтобы понять, в каком он находится состоянии «души и тела» (моё вечное проклятое литературное любопытство к живым людям). Муж просил на него особо не рассчитывать, так как он в этих вопросах крайне неловок, да и вообще… «нечего лезть людям в душу».

Вернулся он расстроенный. Сказал, что Робин был как всегда безукоризнен как врач, исключительно приветлив и доброжелателен, ровно до того момента, пока «я, как медведь, не наступил ему на больное место, спросив, как у них дела с Никой». Он тут же ушёл в себя, отгородился холодной вежливой улыбкой и сухо сказал, что они расстались.

Я вспомнила, как Ника однажды поделилась со мной, что завидует собственному мужу, который, считая что в его профессии это необходимо, обучился гипнозу и самогипнозу, чтобы уметь в нужных случаях снять стресс у больного и у себя. Таким образом, он умел оставаться спокойным и контролировать себя в самых сложных ситуациях.

— Это не значит, что он ничего не чувствует, — уточнила она, — маятник откачивается потом в другую сторону с удвоенной силой. Но это происходит уже без свидетелей.

Однако свидетель этому всё-таки нашёлся — Ксения и тут превзошла самоё себя.

С ней творилось нечто не поддающееся никакому объяснению. Я думаю, что она и сама не подозревала в себе такой экстремальности чувств. Ненависть разрывала ей душу. Она достигла в ней такого накала, что превратилась в чувство почти экзистенциальное. Попытаться объяснить себе происхождение этой зоологической ненависти она не желала. Да и вряд ли смогла бы. Для этого нужно было рыться в глубинах подсознания, искать истоки в каких-то других, близких и далёких, событиях и, наконец, найти в себе мужество быть честной самой с собой. Она этого явно не желала. Смерч ненависти закрутил её и понёс, кувыркая, как былинку. На неё не действовали никакие резоны, достучаться до неё было невозможно.

— Может, ты просто ревнуешь? — предположила я. — Обычная бабская ревность к сопернице. Потому что ты почему-то видишь в Нике соперницу, вместо того, чтобы видеть в ней женщину, которая сумела сделать счастливым твоего сына.

— Ревность? Ты сошла с ума! Не может же львица ревновать к мухе! — был ответ.

Она изменилась даже внешне за эти несколько месяцев — черты лица у неё заострились, под глазами появились тёмные круги (что делает таинственным мужчину и невероятно старит женщину). Она даже разучилась улыбаться, это вечно смеющаяся, иронизирующая над всем и всеми, ничего не принимающая близко к сердцу, роскошная Ксенька. Вместо бывшей ослепительной улыбки на пол-лица у неё появился какой-то лисий оскал.

Говорить отныне она была способна только на одну тему, ничего другое её больше не интересовало.

У меня было ощущение, что над ней проводят чудовищный эксперимент, чтобы пронаблюдать, как человек превращается в монстра.

Арсений полностью отстранил её от своей жизни, сказав, что ему не интересны ни её шантаж, ни приступы материнской любви.