Тираны России и СССР - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Радзинский cтр.№ 303

Все обвиняемые были расстреляны в ноябре 1950 года. Он уже начал готовить «дело кремлевских врачей», и будущие следователи немного попрактиковались. Поэтому «дело ЗИСа» (так его называли) прошло без особой огласки.

В то время вышли две его теоретические брошюры: «Марксизм и вопросы языкознания» и «Экономические проблемы социализма в СССР».

Он давно не радовал страну и партию теоретическими работами. Но Вождь обязан быть великим теоретиком — такова ленинская традиция. И ему пришлось возвращать долг.

Написал ли он сам эти две свои последние работы? Нет, задумав оба труда, он разрешил своим академикам поработать на него. Правда, и сам хорошо потрудился — не только переписал заново все от начала и до конца, но и добавил туда свои новые, потаенные мысли.

Например, в «Экономических проблемах социализма» он много писал о борьбе за мир. Это был обычный прием: готовя войну, славить «движение сторонников мира». Но эти «сторонники мира» в разных странах под крылом его госбезопасности, сами того не подозревая, должны были стать его пятой колонной в тылу будущего врага.

И другие свои тайные планы он высказал достаточно полно, но в форме, понятной только посвященным.

Он писал: «Борьба за мир в некоторых странах разовьется в борьбу за социализм».

На «глубоком языке» это означало: через движение сторонников мира мы будем готовить восстания и революции.

Написал он и о возможной войне. «Неизбежность войн между капиталистическими странами» — его главный тезис.

На «глубоком языке» это означало: мы натравим их друг на друга, как во времена Гитлера.

При этом он по-ленински успокаивал «глухонемых». Он объявил: «Вероятность войн между капиталистическими странами больше, чем между лагерем капитализма и лагерем социализма». Но тут же сообщил: «Чтобы устранить неизбежность войн, нужно уничтожить империализм».

Иными словами, только когда победит Великая мечта — несчастья рода человеческого прекратятся.

После выхода работ, естественно, началась кампания прославления. Светилы языкознания и экономики писали бесчисленные статьи о немедленном расцвете своих наук. Писались диссертации, создавались многотомные труды…

Кампания ширилась. Шли рапорты о небывалом перевороте во всех областях знания, свершившемся после прочтения двух его брошюр.

Земной бог порадовал откровением.

Но это не просто тешило его самолюбие.

Подобно «Краткому курсу», появившемуся перед террором, эти сочинения также знаменовали начало новой эры. Он писал их уже для будущего — для тех, кто останется после великой эры крови, которая уже наступала.

Начиналось истребление верхушки.

В октябре 1952 года после многолетнего перерыва он собрал XIX съезд партии.

Он выступал в конце съезда. Все знали, что он плохо себя чувствовал. Хрущев: «В конце съезда он выступил, 5–7 минут говорил. И сказал нам: „Смотрите-ка, я еще могу!“ Мы посмотрели на часы: 5–7 минут говорил! Смог!.. Из этого мы сделали вывод, как он физически слаб».

Он еще раз надул своих жалких соратников.

Тотчас после съезда состоялся пленум ЦК. На нем «физически слабый» Сталин выступил с длинной и страшной речью.

Писатель К. Симонов был участником пленума. И через много лет он испытывал прежний ужас, вспоминая ту его речь: «16 октября 1952 года. Кремль. Свердловский зал. Он вышел из задней двери вместе с остальными членами Президиума — с суровым деловым лицом. Началась овация, но он жестом остановил ее. Пленум вел Маленков, он предоставил слово Сталину. Тот говорил сурово, без юмора, без листочков. И цепко, внимательно всматривался в зал. И тон его речи, и содержание вызвали оцепенение. Пленум продолжался два часа, из них полтора заняла речь Сталина… Главное в его речи: то, что он стал стар, приближается время, когда другим придется продолжать делать то, что он делал. „Но пока мне поручено, значит, я делаю“, — сказал он резко, почти свирепо. Он требовал бесстрашия и твердости, ленинской твердости в 1918 году. Он вспоминал о Ленине, который „гремел тогда в неимоверно тяжелой обстановке, гремел, никого не боялся, гремел“. Он трижды повторил это слово. Он говорил о Ленине, имея в виду поведение „некоторых товарищей“».

И «некоторые товарищи» вскоре обрели имена в его речи.

«Он набросился на Молотова с обвинениями в трусости и капитулянтстве. Он говорил о Молотове долго и беспощадно, приводил какие-то не запомнившиеся мне примеры… Я… понял, что Сталин его обвиняет с гневом такого накала, который был связан с прямой угрозой… После чего перешел к Микояну. И речь его стала более злой и неуважительной. В зале стояла страшная тишина. У всех членов Президиума были окаменевшие, неподвижные лица. Они ждали, не шагнет ли он после Молотова и Микояна еще на кого-то. Лица Молотова и Микояна были белыми и мертвыми… Уничтожив Молотова, Сталин опять заговорил о своей старости и о том, что он не в состоянии вести дело, которое ему поручено. Поэтому, оставаясь Председателем Совета министров, он просил освободить его от должности генсека. Все это он говорил, глядя внимательно в зал. На лице Маленкова я увидел ужасное выражение… которое может быть у человека, осознавшего смертельную опасность. Лицо Маленкова, его жесты, его выразительно воздетые руки были прямой мольбой к присутствующим отказать в просьбе товарищу Сталину. И из-за спины Сталина раздались его торопливые слова: „Нет! Просим остаться!“ И зал загудел: „Просим, просим остаться…“»

Помню, как в каком-то спектакле по пьесе Брехта убиваемым мазали лица белой краской. И они недвижно стояли на сцене до конца действия, пугая белыми лицами…

Белое, мертвое лицо Молотова… Побелевшее лицо Маленкова…

Симонов прав: если бы удовлетворили просьбу Хозяина, первым ответил бы своей головой Маленков. А во что бы это обошлось делегатам — нетрудно представить. Ему нужен был новый XVII съезд, нужно было их предательство, чтобы скопом их уничтожить. Но они не посмели — он их хорошо выучил.

Потом состоялись выборы. В преддверии грядущего уничтожения он реорганизовал Политбюро в расширенный Президиум. Но он был фикцией: внутри Президиума Хозяин образовал узкое Бюро. Оно выполняло теперь функции прежнего Политбюро, и туда он уже не пустил ни Молотова, ни Микояна.

Для всех они уже были мертвецы.

После смерти Сталина работник Партархива Шарапов был послан разбирать его библиотеку. В одной из комнат Шарапов нашел толстую черную книгу в переплете — Стенографический отчет XVIII съезда партии. В канун XIX съезда Сталин поработал черным карандашом над списком членов и кандидатов в члены ЦК, избранных предыдущим съездом. Он поставил кресты против фамилий тех, которые по его воле перестали жить. Потом он разбросал по списку знаки вопросов. Это был задел на ближайшую чистку…