– Илюша? – с несвойственной ему неуверенно-вопросительной интонацией сказал Юрий Олегович, который был большим начальником и обычно говорил совсем иначе. Илья сразу понял: нет, не отпустил их «Петровский».
– У него весь день телефон был отключен, – зачем-то сказал Илья, услышав от Юрия Олеговича, что парнем, который потерял сознание утром в холле отеля, оказывается, был Миша.
– А я и не знаю, где Мишкин телефон, – все тем же тихим, растерянным голосом проговорил Матвеев-старший. – Выронил он его, наверное. Ты приедешь в больницу?
Илья был там уже через полчаса – и больше не уходил.
Перед тем, как уехать, подошел к Ларисе, которая стояла в окружении десятка людей.
– Ты сделаешь, как он велел, – проговорил Илья, не обращая ни на кого внимания. – Не передумаешь. Иначе он умрет. Они не отпустят его.
– Кто? – выдохнула Лариса. Лицо ее было творожно-белым и осунувшимся, под глазами пролегли синие полукружья.
– Он заложник. Их гарантия. Или, может, предупреждение, не знаю. Они как-то заманили его. Я понятия не имел, что Мишка пойдет в отель, он не говорил, что собирается, я бы не позволил! Это все моя вина, я связался с «Петровским», и теперь…
Илья тогда еще толком ничего не знал, но был уверен, что дела у Миши плохи. Так и оказалось.
Лариса пообещала – она и сама была напугана не меньше.
Сегодня утром по всем местным каналам объявили, что Гусарова безвозмездно передает отель городу.
– Молодец, правильно! – сказал Щеглов. Илья новости не читал и не смотрел, узнал обо всем от Романа. – Онкологический диспансер у нас в плачевном состоянии, вот в здание «Петровского» и переедет, мэр уже об этом объявил. Номера переделают в палаты. В залах будут медицинские конференции проводить. Требуется, конечно, неслабая переделка, но Гусарова обещала проспонсировать.
Поговорив со Щегловым, Илья почувствовал, что кольцо, сжимавшее сердце, давит чуть слабее. Обещание выполнено. Значит, у Миши есть шанс.
– К нему можно? – громко спросил женский голос. – Плевать, если нельзя, я все равно пройду!
Илья вскинул голову и увидел Лелю, которая с несчастным, опрокинутым лицом стояла возле двери. На ней были джинсы, свитер, на шее криво висел клетчатый шарф, на левой руке красовалась перчатка. Она посмотрела на Илью, проследила за его взглядом, увидев неуместную, забытую перчатку, стянула ее с руки и заплакала.
«Кто сказал ей?» – подумал Илья. Позже он узнал, кто: Томочка.
Он подошел к Леле, хотел обнять, успокоить, но не смог.
Так и стоял, глядя на девушку.
– Если он умрет, я тоже умру, – твердо, но вместе с тем буднично сказала она хрипловатым от слез голосом.
– Зачем ты его бросила? – спросил Илья, поймав себя на мысли, что сердит на нее. – Почему уехала? Он все ждал, ждал.
Леля спрятала лицо в ладонях и затрясла головой.
– Прости, – сказал Илья, сообразив, что это было жестко, бестактно и вообще – не его дело.
Следующие несколько часов они сидели у двери вместе. Врачи, увидев прибавление в рядах, недовольно хмурились и качали головами, но не гнали Лелю. Наверное, Юрий Олегович им не разрешал.
Раз в день, не всем вместе, а по очереди, им позволялось войти, посмотреть на Мишу через стеклянную стену.
– Почему только один раз? Что за порядки? Кто их придумал? – вполсилы возмущался Юрий Олегович, и ему терпеливо объясняли, что нельзя, это же реанимация, а не проходной двор, инфекцию можно занести, кому это надо?
«Отпустите его, – как мантру, твердил и твердил про себя Илья, глядя на Мишу. – Вы обещали».
Миша был не похож на себя – опутанный трубками, с пожелтевшим лицом, вытянутыми вдоль тела руками и алеющим в вырезе больничной рубашки шрамом, напоминающим толстую перекрученную нить.
Самого близкого на свете человека, лучшего друга Ильи здесь как будто и не было вовсе. А где тогда он был?
«Отпустите его. Вы обещали!»
В остальное время они сидели в коридоре – то с Лелей, то с Юрием Олеговичем, то все втроем. Часы тянулись, и Илья физически ощущал, как они уходят, унося с собою отпущенное Мише время.
Прошли еще сутки.
Тесла Леонидовна прислала короткое сообщение: «Илья, вы молодец. У вас все получилось. Спасибо».
Ага, получилось…
Еще сутки.
Никакого прогресса. Никаких изменений.
Позвонила Лариса, Илья вышел на лестницу, и они поговорили минут пять.
– Ты все сделала, как надо, – сказал Илья.
– Я знаю. – Она помолчала. – Как твой друг?
– Пока так же. Врачи не могут понять, что с ним. Но уверены, что чем дольше он остается в коме, тем хуже. А я им не верю. Он поправится.
Лариса вздохнула.
– Скоро я уеду в Москву.
– А как же бизнес? – равнодушно спросил он, потому что нужно было как-то реагировать. На самом деле Илье это было безразлично.
– Делом можно и на расстоянии управлять. Главное, персонал подобрать. Или, возможно, продам. Не решила еще. Одно точно знаю: не хочу жить в Быстрорецке.
Лариса умолкла, Илья задумался о своем и тоже молчал, пока до него не дошло, что она ждет реакции. Надо спросить, удивиться, сказать еще что-то подобающее, но он не мог, и тогда Лариса проговорила:
– Не хочешь со мной?
– Что? – опешил он. – Зачем?
– Вот и ответ, – грустно усмехнулась она.
– Прости, Лариса.
– Не за что извиняться. Все нормально. – Она легонько вздохнула. – А у нас ведь могло бы получиться. И все еще может. Ты мне нравишься, ты ведь это знаешь?
– Знаю.
– И?..
Илья снова попросил прощения, сознавая, что это звучит глупо.
– Ладно, – решительно проговорила Лариса. – Давай закругляться. Тебе не до меня сейчас. Позже созвонимся и поговорим.
Он не успел ответить, как Гусарова повесила трубку, то ли не желая признавать поражения, то ли уверенная, что дело и вправду всего лишь в том, что момент неподходящий.
Илья посмотрел на умолкнувшую трубку и убрал ее в карман. Через пару минут он забыл о Ларисе, вернувшись мыслями к Мише.
Он не может умереть. Миша был всегда, сколько Илья себя помнил – и должен быть всегда. Ему пришло в голову, что можно посоветоваться с Семеном Ефремовичем – ученым, к которому Миша обращался за помощью, желая спасти Илью, но он не знал ни номера его телефона, ни адреса, поэтому идею пришлось отбросить.
Открыв дверь в коридор, Илья увидел: что-то произошло. Сердце тяжело стукнулось о ребра, в горле стало сухо. Леля стояла возле двери, прижав стиснутые в замок руки к груди, Юрий Олегович сидел, вцепившись в подлокотники, будто ему не доставало сил встать.