— Они поругались с мамой. Он сказал ей плохое слово.
— Какое?
— Плохие слова нельзя говорить! — убеждённо заявила она.
Вполне логично.
— А если только первую букву? — нашла я вариант.
Милена долго размышляла, хмуря лобик, и наконец выдала мне на ухо, как большую тайну:
— Шэ.
Что ж, буква «шэ» вполне объясняет, почему мама с папой поругались.
— Ты никому не расскажешь? — она наивно заглядывала мне в глаза, надеясь найти там подтверждение моей честности.
— Я же поклялась, — сделала вид, что оскорбилась её недоверием, и девочка сникла.
Бедняжка, все взрослые в этой семье носятся со своими обидами, и никому нет дела до чувств ребёнка. Одиночество этой девочки чувствовалось на расстоянии.
Поддавшись импульсу, я подвинулась ближе и обняла её. Милена, словно только этого и ждала, обхватила меня руками и прижалась изо всех сил.
***
Ярослав ненавидел семейные ужины, точнее то лицемерие, что они в себе несли. Какая семья? Мать разрушила её. Выжила отца из дома.
Яр бы тоже хотел бы уйти вместе с ним, но не мог бросить мелкую. Сестра была слишком хрупкой. Как розовые фарфоровые чашечки из кукольного сервиза. Милена однажды пригласила его на чаепитие в садовом домике. И Ярослав раздавил чашку, просто чуть сильнее сжав её пальцами. А малявка даже не плакала, наоборот, бросилась утешать его, что ничего страшного не случилось. Как будто это он должен был расстроиться, что испортил её сервиз.
— Как прошёл день? — поинтересовалась мать, аккуратно отрезая кусочек мяса и изящно кладя его в рот.
— Прекрасно, — кислым тоном отозвался Ярослав, намеренно громко скребя ножом по тарелке.
— Чем вы занимались с Сашей? — родительница переключилась на сестру.
— Мы помогали Марине печь торт, а потом качались на качелях, — мелкая почему-то смутилась, и это ему не понравилось.
— Маменька, — Ярослав знал, что её раздражает это обращение, поэтому намеренно его использовал, — ты зря наняла эту девицу и оставляешь её с Миленой наедине.
Татьяна Викторовна приподняла умело выщипанные и подведённые брови:
— Саша — хорошая девочка и нравится твоей сестре. А я всегда учитываю потребности и предпочтения своих детей.
Теперь закипать начал Яр, потому что мать учитывала потребности и предпочтения лишь одного человека — себя.
— Она моя фанатка. — сарказм исчез из голоса, в нём осталось лишь раздражение, глухое, копившееся внутри на протяжении нескольких месяцев. — Она следила за мной и устроилась в наш дом, только чтобы быть ко мне поближе.
— Ярослав, ты преувеличиваешь, — Татьяна Викторовна была сама невозмутимость, и Яр вскипел.
— Надо дождаться, когда она начнёт воровать моё бельё из комода? — он схватил стакан и сделал несколько жадных глотков.
— Саша — дочь доктора Барановского, он за неё поручился.
— Ах, доктор Барановский… — Ярослав уже сумел взять себя в руки и теперь вернулся к своей излюбленной тактике — заливать всё вокруг мегалитрами сарказма. — Надеешься, это позволит снова затащить его в постель?
— Вон из-за стола! — Татьяна Викторовна произнесла это негромко, только побелевшее лицо и пальцы, судорожно сжимавшие ножку бокала, показывали, что она в ярости.
Ярослав усмехнулся и, бросив на стол салфетку, подозвал Герду. Пора прогуляться с собакой, заодно и сам проветрится.
11
После стычки с Логиновым у него дома он вообще перестал меня замечать. Как будто я стала стеклом — прозрачным и неощутимым. Если вдруг оказывалась на его пути в коридоре школы, он шёл напролом, глядя вперёд поверх моего плеча, приходилось спешно отходить в сторону, чтобы не столкнуться.
Я всё меньше и меньше понимала, что происходит. В какой-то момент мне даже показалось, что Ярослав на меня запал. Иначе, зачем было догонять первого сентября? Может, и зря я ушла с Барчуком. Выслушала бы тогда Логинова, теперь имела бы одной проблемой меньше. А может, и нет. Кто знает, что в голове у этого мажора?
Я старалась делать вид, что меня это всё не задевает. И просто с ним не разговаривала. Даже у него дома. Точнее, особенно у него дома. Если честно, я его избегала. И даже спряталась как-то, когда услышала, что он идёт. И на то у меня были причины.
На следующий день после того, как выяснилось, что Ярослав брат Милены, я шла туда, немного нервничая. Весь день в школе Логинов меня нарочито не замечал. И даже когда я неожиданно оборачивалась, ни разу не встретилась с ним взглядом. Не хотелось признаваться, что этот игнор меня расстроил. Но, кажется, это было именно так.
Шла медленно, прогулочным шагом, подсознательно оттягивая приближение к дому. Признаюсь, ночью я думала о том, чтобы отказаться от работы. Но потом обозвала себя трусихой, слабачкой и разными другими столь же нелестными эпитетами. Да и что изменит мой отказ? С Логиновым мы учимся в одном классе. Тогда и школу тоже менять придётся. И как объяснить, почему я хочу уйти, Милене, её матери, моему отцу?
Ну уж нет, Ярослав не дождётся этого от меня. Если ему не нравится моё присутствие, придётся смириться.
Настроив себя на решительный лад, я нажала кнопку звонка и стала ждать, когда Марина дойдёт из кухни. Но дверь распахнулась буквально через пару секунд. Логинов быстрым шагом, почти бегом, выскочил из дома.
Я, среагировав на открывшуюся дверь, двинулась вперёд. Ярослава заметила мгновение спустя, но было уже поздно. Мы столкнулись как два айсберга в океане. Точнее один айсберг и один «Титаник». Потому что эта холодная глыба засыпала меня ледяным крошевом, а взгляд приморозил к месту.
Было так странно, что его тёплые янтарные глаза способны источать арктический холод. Я подзависла на этом открытии и даже не сразу сообразила, что продолжаю держаться за Логинова. Почти обниматься с ним. Ведь он тоже рефлекторно придержал меня, не давая упасть.
— Ярослав, подожди! Мы не договорили! — донеслось из-за его спины, и из дома вышла Татьяна Викторовна. Увидев нас, она опешила, быстро-быстро заморгала, словно хотела стряхнуть с сетчатки отразившуюся там картинку.
Логинов, до этого момента также не двигавшийся и как-то странно глядевший мне в глаза, словно искал там что-то, вдруг демонстративно меня отодвинул в сторону и повернулся к своей матери.
— Ну? Теперь ты убедилась, что она мне проходу не даёт? — он прошёл мимо, больше не глядя на меня.
А я стояла с отвисшей челюстью и смотрела ему вслед. Когда наконец повернулась к Татьяна Викторовне, заметила, что у неё такое же выражение лица. Спустя мгновение она встрепенулась и преградила мне путь в дом своим телом.
— Саша, то, что сказал мой сын, это правда? — и уставилась на меня, пристально, не мигая, пронзая насквозь рентгеновскими лучами из своих глаз.