Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны - читать онлайн книгу. Автор: Хаим Бермант cтр.№ 134

Он был женат дважды, оба раза на иноверках, и полагает, что его дочь поступит так же.

Налоги кажутся ему несколько возмутительными. «Мне предлагали переселиться за границу, но лучше я буду жить в хижине в Англии, чем в особняке где-нибудь еще». Однако пока он имеет возможность и дальше жить в особняке в Англии.

Hill-Samuel – пример семейного банка, который в процессе роста и слияния утратил свой былой узкий семейный характер. Samuel Montagu – еще один пример.

Основатель банка Сэмюэл Монтегю за время своей жизни обеспечил все необходимое, чтобы его потомки навсегда и прочно укоренились на английской земле: большую семью, огромные богатства, поместья и наследственное пэрство. Поместье ушло первым. Южный Стоунхэм, великолепный особняк времен королевы Анны посреди большого парка, разбитого Умелым Брауном ^[112], был продан Саутгемптонскому университету. Самый способный из сыновей, Эдвин, пошел в политику. Те, кто выбрал банк, проявили больше решительности, чем способностей, а порой не проявляли и того. Когда младший сын Лайонел окончил Оксфорд, отец сказал ему, что работа ждет его на Брод-стрит.

– На каких условиях? – спросил он.

– В точности на таких же, как и для остальных родственников, – сказал отец. – Пять процентов от прибыли.

– В таком случае, – предложил Лайонел, – можно мне получать два с половиной и уходить после обеда?

В итоге почти так и получилось. Он начинал в «Кейзер» перед Первой мировой войной, а в «Монтегю» пришел только в 1927-м и оставался там до 1948 года. Это было тихое время в банке, а потом стало еще тише. Он был председателем правления Главного аукциона скаковых лошадей в Великобритании и Ирландии, членом Клуба жокеев и держал большую конюшню скаковых лошадей. Когда скачки проходили недалеко от Сити, он появлялся в банке раза два-три в неделю по утрам. Когда скачки проходили дальше, он не появлялся вообще.

Однако благодаря своим общественным и спортивным контактам он сумел привести в банк некоторых важных клиентов, а также двух посторонних: шотландца Дэвида Кесвика и бельгийца Луи Франка, которые сообща вдохнули в компанию новую жизнь. Они расширили ее деятельность на внутреннем рынке, открыли отделение банка в Цюрихе, чтобы укрепить европейские связи, делали широкие вложения в страховой и брокерской сфере и открыли несколько инвестиционных фондов. За десять лет с 1954-го по 1963-й прибыли увеличились с без малого 400 тысяч фунтов до 2 миллионов. В 1969 году прибыль группы после вычета налогов составила 2 245 000 фунтов. Ныне это один из двух или трех крупнейших торговых банков в Сити с активами по ценам 1969 года почти в 300 миллионов фунтов.

Участие Монтегю и Франклинов в банке стало снижаться. Покойный Сидни Франклин был одним из последних членов его семьи в правлении. Достопочтенный Дэвид Чарльз Сэмюэл, наследник третьего лорда Суэйтлинга, стал директором банка в 1954 году, через несколько лет после окончания Кембриджа. Позже стал президентом банка.

Такое высокое положение он занял не из-за семейных связей. К 1954 году фамилия Монтегю не имела большого веса в Сити, а титул «достопочтенный», считает он, скорее недостаток, чем преимущество. Даже в Сити начали предпочитать людей, добившихся всего самостоятельно, и Дэвид как раз к таким себя и относит. Он родился не бедным человеком: его отец унаследовал значительное состояние, а мать была внучкой первого лорда Бирстеда. Но детство Дэвида не было счастливым. Во время воздушного налета на Лондон ему повредило левую ногу, началась гангрена. Через несколько недель мучительной боли он окончательно потерял возможность пользоваться этой ногой. К физической травме добавилась психологическая из-за разрушенного дома. Его родители разошлись, и его воспитанием занималась одна мать.

«Если вы спросите, хороший ли был у меня старт в жизни, – сказал он, – пожалуй, можно назвать стартом и такие препятствия».

Он похож на первого лорда Суэйтлинга без бороды. У него такие живые глаза, что по временам кажется, будто они вот-вот спрыгнут с его лица. Говорит он несколько усыпляющим и торжественным тоном, у него полноватая фигура, но во всех других отношениях он выглядит моложе своего возраста.

Он не помнит, чтобы национальная принадлежность когда-нибудь была для него помехой или источником неприятностей. «По своему опыту могу судить, что те, кто в школе страдает из-за антисемитизма, страдали бы в любом случае, но видят причину в своем еврействе, а не в самих себе».

Он верит, что в Сити религия человека или ее отсутствие не имеет никакого значения. Об этом же говорили и лорд Бирстед, мистер Эдвард Мокатта и почти все еврейские банкиры, с которыми мне довелось встречаться.

Покойный Лайонел Фрейзер, нееврей, который начинал трудовую жизнь в маленьком еврейском банке и в конце концов стал одной из самых влиятельных фигур Сити, имеет возможность посмотреть на ситуацию со стороны. Он вынужден был признать, что «даже в наше более просвещенное время невозможно скрыть факт, что многие в нашей стране относятся к евреям как к народу с глубокой подозрительностью и предрассудками, которые мешают судить об отдельных личностях по их заслугам. Такие люди влиятельны, и от них много шума. Тут нет никаких сомнений».

«На себе я этого не ощущал», – говорит мистер Монтегю и считает, что сейчас Сити открыт для всех талантов любого происхождения.

«Мы видим это по всей стране, – добавляет он и приводит в пример Эдварда Хита ^[113], которым глубоко восхищается. – Чтобы такой человек, как Хит, достиг всего сам? Этого не могло бы случиться всего-то одно поколение назад».

В Кембридже он раздумывал, не пойти ли в журналистику, и по окончании университета побывал на собеседовании в нескольких газетах с Флит-стрит. Но банк бесповоротно прибрал его к себе, и там он и нашел свое истинное призвание.

«На меня никто не давил, чтобы я пошел в банк, видимо, меня потянуло самого». После перерыва в три поколения снова появился Монтегю с банкирской жилкой.

Монтегю – крупнейшие в мире дилеры драгоценных металлов, и особенно тесные связи наладили с дальневосточными рынками. Они были первыми международными дилерами, доставившими золотые слитки в Гонконг в конце сороковых, они же доставили последний груз золота в Индию, прежде чем вывоз золота был прекращен в 1947 году. Они также крупные дилеры золотых монет, и в 1963 году совместно с Банком Новой Шотландии выиграли тендер на контракт на 60–80 миллионов долларов, чтобы заменить золотые монеты на золотые слитки в Центральном банке Уругвая.

Самая почтенная фирма на рынке слитков – это «Мокатта и Голдсмид», она до сих пор весьма активно действует, и ее по-прежнему возглавляют Мокатта и Голдсмид, но суммы, с которыми она имеет дело, настолько велики, что ей требуются ресурсы торгового банка, и теперь она в качестве филиала полностью принадлежит компании Hambros. Фирма вовремя пробудилась ото сна, чтобы вовремя успеть спастись своими силами.