Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны - читать онлайн книгу. Автор: Хаим Бермант cтр.№ 122

В 1920 году Боб официально открыл сбор пожертвований – цель 1 миллион фунтов – по адресу Грейт-Сент-Хеленс, 22, где находился офис компании «Шелл». Его поддержали все видные люди общины, и все были уверены, что вскоре желающих дать деньги наберется больше, чем нужно. В итоге же собрали только 133 тысячи, большую часть благодаря личным усилиям Боба, и амбициозный план пришлось забыть. Что же пошло не так?

Начать следует с того, что религиозного возрождения, которое, как ему казалось, увидел Боб, просто не существовало. Напротив, имел место очевидный упадок религии. Боб надеялся свести все оттенки иудейского религиозного спектра в одно единое движение. К выполнению этой задачи он приступил так, будто формировал нефтяной картель. Он был находчив и энергичен, выдвигал здравые доводы, но экуменизм чужд ортодоксальному иудаизму. Чем дальше направо, тем больше разногласий, тем больше сект. Крайне правые, в то время составлявшие довольно значительную часть спектра, не чувствовали необходимости в возрождении, поскольку считали, что никакого упадка и нет. А левые, которые больше всего поддерживали план, меньше всего были готовы тратить на него собственные деньги.

Был и еще один случай, когда Боб попытался соединить разнородные элементы общины, но так же без успеха и в основном по тем же причинам.

Во времена Декларации Бальфура Клод Монтефиоре и другие представители Родни учредили Лигу британских евреев, которая, по их заявлению, скорее не поддерживала сионизм, чем противодействовала ему, однако неистово сопротивлялась самой идее еврейского национального государства. Боба пригласили влиться в их ряды, но, хотя он в какой-то мере и сочувствовал их целям, он отказался, потому что был против расколов в общине. Ведь он набил себе руку на слиянии.

Декларация Бальфура затем стала официальным курсом правительства, и тогда, несмотря на любые сомнения относительно ее последствий, Боб согласился вступить в комитет. Он пошел еще дальше и постарался расширить комитет, превратив его в объединительную структуру, которая бы выступала по вопросам Палестины от имени всех английских евреев. И снова он потерпел неудачу, так как не смог понять, какая непреодолимая пропасть отделяет Хаима Вейцмана и сионистов от Клода Монтефиоре и его лиги.

Роберту Энрикесу, к концу жизни ставшему сторонником сионизма, казалось, что в истории сионизма несправедливо отнеслись к Бобу и его единомышленникам, и особые возражения у него вызывал фрагмент из автобиографии Хаима Вейцмана, где тот назвал Боба и его круг «людьми, которые оторвались от еврейства».

Как мы знаем, Родня явным образом вовсе не оторвалась от еврейства, однако, хотели того или нет, они существовали, работали и черпали свои убеждения в другом мире. Энрикес подчеркивает глубокие и искренние религиозные чувства Боба, в то время как многие сионисты полностью отмежевались от религии, а некоторые из них, больше того, были воинственными атеистами. Но сионизм – дело личного участия, он требовал разделять чувства и общие реакции, в том числе ощущение тревоги, лежавшее в самом его истоке. Боб же мог оглянуться на пять поколений предков – английских евреев, которые обосновались и укоренились и были признаны на новой родине, и мог рассчитывать на то, что грядущие поколения будут так же уверенно жить на английской земле.

При всем том надо сказать, что Боб гораздо больше сделал для развития еврейского государства, чем самые активные, убежденные сионисты. Возникает даже подозрение, что он таки был сионистом, хотя не хотел в этом признаться. При помощи своего кузена Уолтера Коэна (отца сэра Эндрю) он создал Палестинскую корпорацию, которая положила начало целому сонму коммерческих и промышленных концернов, включая Нешерскую цементную компанию, Палестинскую пивоваренную компанию, Соединенный банк, Страховую компанию Ихуд, Палестинскую солевую компанию, Сельскохозяйственную ипотечную компанию, отель «Царь Давид». Она также помогла создать то, что сейчас является главной статьей экспорта Израиля, индустрию обработки алмазов.

В 1927 году перед лицом значительной оппозиции со стороны старших коллег по правлению «Шелл» Боб протолкнул план строительства огромного нефтеочистительного завода на Ближнем Востоке, а во время поездки в Палестину воспользовался шансом приобрести великолепный участок земли у реки Кишон в Хайфе. Завод вызвал к существованию массу вспомогательных предприятий. Благодаря этому Боб мог особенно гордиться: за один раз ему удалось сослужить службу и «Шелл», и Британской империи, и еврейству.

Затем, после Второй мировой войны, он пережил трагический период, когда в нем столкнулись две верности. Причиной этого стала палестинская политика Эрнеста Бевина ^[104], которая буквально отменила Декларацию Бальфура и наложила строгие ограничения на иммиграцию. Такие ограничения вводились и раньше, но теперь, в 1945 году, когда только открылась правда обо всех зверствах нацистского холокоста и когда сотни тысяч евреев застряли в лагерях для перемещенных лиц, эти ограничения казались особенно жестокими. Палестинские евреи были на грани бунта, и по всему миру евреев охватило горькое чувство, что их предали.

6 октября 1945 года главный раввин разослал телеграмму по всем синагогам, находившимся под его юрисдикцией, призывая устроить «день солидарности с выжившими европейскими евреями» и заявляя, что «евреи Англии ждут от правительства, что оно сдержит слово в отношении Палестины как единственного пристанища для тех, кто пережил чудовищные преступления нацизма».

С Бобом не посоветовались, и он тут же ответил телеграммой, которую подписали он сам как президент Объединенной синагоги и Фрэнк Сэмюэл как вице-президент, где предупреждал синагоги о том, что «последняя фраза в телеграмме главного раввина к вам… может быть неправильно понята в том смысле, будто он вовлекает политику в наши религиозные дела».

Его поступок вызывал скандал в совете Объединенной синагоги, и какое-то время казалось, что может произойти то, что уже произошло двадцатью восемью годами раньше, когда Совет представителей пошел на открытое восстание против Родни. До этого не дошло, так как Боб сделал нечто такое, что редко делал раньше: по меньшей мере частично взял свои слова назад. Он согласился встретиться с главным раввином, чтобы обсудить инцидент, и в его устах это было практически равно извинению. Встреча так и не состоялась, ибо доктор Герц вскоре после этого умер.

Некоторые нашли признаки смягчения в готовности Боба пойти на попятную, но он был не из тех, кто смягчается, да и вообще по сути с возрастом его характер только испортился. Раввин, знакомый с ним под конец его жизни, говорил, что лаял он хуже, чем кусался, но, честно говоря, лай его был и без того страшен. Подозревали, будто в душе он гордился тем, что умел наводить ужас на случайных знакомых, и если он совершал какие-то добрые поступки – а это случалось бессчетное количество раз, то специально делал это втайне, чтобы не подорвать свою репутацию людоеда. Доброту он считал едва ли не тайным пороком, говорил громогласно и расхаживал с тяжелой тростью.