Книга японских символов. Книга японских обыкновений - читать онлайн книгу. Автор: Александр Мещеряков cтр.№ 13

Но не только пыльца дикорастущих растений может быть обнаружена палинологами.

Кто в России не знает обычную гречневую кашу? Каждому доводилось ее есть с молоком, просто с маслом или в качестве гарнира к мясу. Кашу варят из зерен гречихи посевной (Fagopyrum esculentum) — однолетнего травянистого растения из семейства гречишных. Представьте себе, что за пределами Восточной Европы о существовании гречневой каши мало кто знает. Правда, в горных районах Франции и Италии гречиху выращивают, но получают из ее зерна муку вместо крупы. «Большая Советская Энциклопедия» утверждает, что родиной гречихи являются горные районы Индии и Непала, где впервые ее стали сеять более четырех тысяч лет. Впервые ли?

На самом юге японского острова Хонсю обнаружены следы (микрочастицы угля) примитивного подсечно-огневого земледелия, которое датируется пятым тысячелетием до нашей эры. С этого же времени и до второго тысячелетия до н. э. в отложениях торфа, наряду с пыльцой злаков, в большом количестве попадается пыльца Fagopyrum esculentum, принесенная с близлежащих древних полей. Итак, в споре о том, где и когда впервые начали сеять гречиху, последнее слово пока остается за Японией. Ну а на территории бывшего СССР гречкосеи отмечены уже в I веке до н. э. Это конечно не идет ни в какое сравнение с японцами, но зато дает сто очков вперед Западной Европе, где первый урожай гречки собрали только в XV веке от Рождества Христова.

В Японии — стране почти что тотального рисосеяния, гречиху выращивают и ныне в горах и на Хоккайдо — там, где теплолюбивому рису приходится трудновато. Гречневая мука используется для производства популярного блюда японской кухни — лапши-соба.

Японцы употребляют в пищу почти все. И так повелось издавна. Культурные слои многих археологических стоянок, относящиеся к периоду среднего и позднего Дзёмона (5500–3200 лет назад), содержат доказательства употребления в пищу плодов каштана съедобного (Castanea) и конского (Aesculus). Стоянка Камэгаока в префектуре Аомори на северо-востоке Хонсю — одно из таких мест, исследованных методом пыльцевого анализа. На севере Японии 6,5–5,5 тысяч лет назад климат был на 2–3° C теплее современного. Уровень моря был на несколько метров выше, чем в настоящее время. Это благоприятно сказывалось на условиях жизни древних японцев, активно использовавших в пищу «дары» моря. Похолодание климата и отступление моря осложнили существование обитателей Камэгаока, а орехи и каштаны стали существенным элементом местной диеты. Плоды конского каштана горьки на вкус, поэтому употребление их в пищу требует предварительной обработки. О том, что жизнь аборигенов была не очень сладкой, свидетельствует и тот факт, что в пищу шли даже дубовые желуди.

Отец когда-то рассказывал мне, что в самую трудную пору военной голодухи бабушка пекла для них лепешки, используя картофельную кожуру и желудевую муку. Но даже тогда блюдо это к числу деликатесов не относилось. Анализ пыльцы в Камэгаока убедительно свидетельствуете том, что в составе вторичных лесов в окрестностях поселения доминировали Castanea и Aesculus. Очевидно, что местные жители намеренно не рубили эти деревья, используя для обогрева и приготовления пищи древесину бука, дуба, граба. Современные японцы, верные своей привычке хранить традиции, продолжают использовать «несъедобные» плоды конского каштана для приготовления кондитерских изделий.

Ох, как хотелось бы японским и китайским палинологам определить в исследуемых отложениях пыльцу риса, а еще лучше — отделить дикорастущие его формы от культурных! Ведь рис для них — это то же самое, что хлеб для нас. И даже больше. Но, к великому сожалению, пыльца риса от большинства других злаков практически ничем не отличается. Так что приходится любознательным исследователям в поте лица искать в культурных слоях археологических стоянок зернышки риса, исследовать их ДНК, сравнивать с современными, и так восстанавливать пути его распространения.

Пыльца древняя — это чистая наука. Что до пыльцы нынешней, то она имеет самое непосредственное отношение к нашей повседневной жизни и нашим болезням. В Японии аллергией на пыльцу страдает около 20 % населения. Причем цифра эта все время растет. Особенно весомый вклад в дело «аллергизации» вносит упоминавшаяся мной криптомерия. Однако японцы не были бы японцами, если б не нашли какое-нибудь особенное решение проблемы: уже выведен сорт криптомерии, который пылить не будет. Значит есть надежда, что лет через двадцать жители японских городов снимут с лица марлевые защитные респираторы и полной грудью вдохнут весенний воздух без риска чихнуть или закашляться. Правда, есть опасность, что к этому времени они станут чувствительны уже к какому-нибудь другому цветению.

Зачем, спрашивается, мне жить долго, если жилье в XXI веке навертка будет устроено так, как оно уже устроено в особо престижных странах пятизвездной классности? Форточки нет, окна в сад из пластмассовых пальм не открываются, потому что на улице — шумно-пыльно, а в комнате — климатическая установка с дистанционным пультом, на котором ты выставляешь температуру с влажностью, чтобы от матери-природы и окружающей среды отгородиться.

Пребывая в такой стерильности, обитатели этих японских номеров настолько уверены в чистоте своих органов, что после посещения сортира с подогревом сиденья и автоматическим омывом этих же органов из особых трубочек в унитазе, они даже руки с мылом не моют.

И рубашки эти чистюли носят исключительно белые, чтобы каждую пылинку легко обнаружить, и немедленно сдуть можно было. Нет, мне, выросшему из грязноколенного арбатского мальчишки в профессора умеренной опрятности, все-таки намного ближе одежда немаркого цвета.

А ведь были и совсем другие времена, когда те же самые японцы в качестве туалетной бумаги использовали сосновый брусочек. Правда, мои милые русские радиослушатели, которым я задал вопрос о древней туалетной бумаге, были уверены, что японцам были любезны водоросли и листья лотоса (А. Мещеряков).

Про то, как при виде опадающей сакуры заплакал деревенский мальчик.

Эта история приводится в средневековом сборнике «Удзи сюи моногатари». В предисловии указывается, что его составителем был старший государственный советник Такакуни. Никаких других сведений об этом человеке не сохранилось. Вполне вероятно, что за этим именем прячется некий выдуманный реальным автором или же авторами литературный персонаж. Не вполне ясно также и время составления памятника — он дошел до нас в поздних списках. Предполагается, что первоначальный текст был положен на бумагу в конце XII — начале XIII в, а затем подвергался переработке.

Содержание памятника очень многообразно. Наряду с чудесами буддийского толка, о которых сообщалось и в сборниках прошлых эпох, в нем имеются и рассказы с разоблачением псевдокудесников, и рассказы откровенно фривольного толка. В приводимой истории автор указывает, что столь излюбленная аристократами сакура может быть не только темой для изысканных разговоров и стихов. Слова деревенского мальчика отражают важную аграрную примету: если сакура опадает не сама собой, а под напором сильного ветра, урожаю не быть.

Давным-давно один деревенский мальчик забрался на гору Хиэй. В это время там пышно цвела сакура. Но тут подул злой ветер. Увидев, как облетают цветы, мальчик горько заплакал. Некий монах приметил его, подошел тихонечко поближе и спросил: «Отчего ты плачешь? Стоит ли печалиться о том, что опадают цветы? Сакура цветет недолго, а потому ее цветы опадают. Но так уж заведено».