К алтарю меня ведет Саша. Довольный, улыбающийся, будто не брат женится, а он. Хотя я знаю, почему он такой радостный – мы договорились в следующем месяце крестины отпраздновать, чтобы я от своего данного слова не отмахнулась. Куда теперь я без Гроз, если вросла в эту семью по самую душу?
Когда встречаюсь взглядом с Игорем, подтянутым, как солдат, в черном костюме, белоснежной рубашке, что оттеняет его темные волосы. Под одеждой, я знаю, прячутся бинты. Вспыхиваю румянцем, потому что представляю, как стащу с него эти тряпки чуть позже и буду целовать каждый дюйм его кожи, а Гроза старший говорит на ушко:
– Брат действует на тебя, как лучшее лекарство. Даже бледность мигом ушла, и в глазах серебро появилось.
– Саш, – сжимаю руку на его локте. – Не смеши, а то мое ожерелье сейчас лишит меня воздуха, и я испорчу всем праздник обмороком.
– Как-то часто они у тебя случаются, Вера-Ника, – Гроза Старший подозрительно щурится, но я давно знаю, что сказка с кучей ребятишек не про нас с Игорем, но сейчас не хочу об этом думать. – О, зачем такую тяжесть на тебя нацепили? – Саша косится на декольте, но тут же отворачивается. – Но лучше я туда смотреть не буду, а то брат мне шею свернет, вон, как глазками стреляет.
– Саш, а Максим крещеный?
– Скорее всего, нет. Мы как-то об этом не думали, – Гроза Старший вдруг притормаживает и всматривается в мое лицо. – Вера, это то, о чем я думаю?
– Можно я стану крестной мамой и ему тоже? – волнуюсь, но для меня это очень важно, ведь мальчик мне почти как сын. Я столько лет его искала, ради него жила, ради этой крохи держалась все время. Именно он спас меня. Это не я сильная, у меня просто была хорошая мотивация.
– Ох, – и Сашка вдруг лезет обниматься, несмотря на то, что мы почти дошли до нужной точки. – Да, Вера, да, – он отстраняется и снова обнимает, выдавливая из меня почти весь воздух.
– Брат, что за прилив нежности? – возмущается меньший с улыбкой.
Саша, смахивает невидимую слезу и переключается на Игоря.
– Я тебя прибью, если ты Веру обидишь, – и передает меня в руки любимому.
– Никогда. Ни за что. Клянусь, – говорит шепотом Игорь, сплетая наши пальцы, и мы поворачиваемся к столу регистраций.
Клятва – не просто слова. Это обещание самому себе не отклоняться от заданного вектора.
Слова – не просто набор символов. Это связь букв, что сочетанием и звуком наполняют мир смыслом.
Надежда – не просто вера в лучшее. Это смелый взгляд вперед, даже когда стоишь на краю пропасти.
Любовь – не просто чувство. Это сила, что способна изменить человека до неузнаваемости.
Дать ему шанс.
Все это важно, если вы находите в глазах любимого или любимой глубокий смысл. Когда прикосновения лечат, а дыхание, одно на двоих, наполняет легкие, чтобы сказать:
– Да.
Через несколько дней
– Что это за место, Игорь?
– Спокойно, булавка, запасись терпением, – хитро улыбается Вульф. – Ты у меня уже раз десять спросила, – он крепко держит меня за руку и ведет по светлому коридору. Сквозь высокие окна вижу на улице ребятишек в разноцветных курточках. – Прежде чем мы поедем отдыхать, хочу, чтобы ты поверила в чудо, – муж открывает дверь в холл.
Мы проходим вглубь, затем минуем еще один коридор и попадаем на заснеженную детскую площадку.
Малышня галдит, перебрасывается белыми комками, лепит огромного снеговика, катается на невысокой горке.
– Игорь? – приподнимаю бровь и пытаюсь понять, что он от меня хочет через три дня после свадьбы? Ребенка усыновить? Не рано ли? Да и я пока не готова, совсем ослабла после нервных потрясений, тюрьмы, суда и свадьбы.
– Мы просто погуляем с ними, и все. Ничего особенного. Ни к чему не обязывает.
– Ты же знаешь, что я устала… – замолкаю, когда с горки съезжает маленькая девочка лет пяти-шести. Золотые кудри выглядывают спиральками из-под темной шапки, отчего девчонка похожа на подсолнух, а малиновая куртка мелькает среди ребятни ярким пятном.
Она соскальзывает по желобу и приземляется на попу в метре от нас. Встает, отряхивается и, топая старыми замшевыми сапожками, бежит снова наверх.
– Стой, – говорит ей Игорь и тянет меня за собой. Не могу идти, дыхание перекрывается. – Тебя как звать, манюня?
– Соня, – девочка оглядывается через плечо и застывает на первой ступеньке горки, – а воспитатели меня называют Солнышком.
– А я Волк, – улыбается Игорь и протягивает ей ладонь.
– Злой и стлашный? – она хлопает густыми ресницами и осторожно поворачивается к нам. Подходит ближе, смотрит на меня и Игоря с интересом, но руку не подает.
– Нет, добрый и пушистый, а это, – Гроза поворачивается ко мне, тянет за руку и немного подталкивает вперед. – Это Звезда. Она очень красиво поет, особенно, когда чувствует себя счастливой.
Девочка делает еще шаг к нам, уже смелее, отряхивает с ботинок налипший снег.
– А ты споешь мне колыбельную? – смотрит мне в глаза, доверчиво и искренне, а я утопаю в светло-медовых радужках.
Киваю, потому что слова стоят комом в горле, и навязчивая тошнота снова сжимает и лишает меня возможности нормально мыслить и двигаться.
– А вы купите мне новые ботиночки? А то эти воду пропускают, и по снегу гулять холодно.
И меня выдергивает в темноту. Резко. С щелчком.
Прихожу в себя в светлой палате, укрыта одеялом, в руке катетер, над головой возвышается капельная система. Игорь спит в кресле у окна, согнувшись в три погибели, а я смотрю вокруг и не понимаю, как здесь оказалась.
– Вульф… – пытаюсь позвать, но связки почти не смыкаются, получается жуткий сип.
Он распахивает глаза, будто и не спал.
– Как же ты меня напугала, – подбегает ближе, падает на колени и целует руки. – Любимая, что с тобой?
– Я не понимаю. А что случилось?
– Ты опять в обморок упала, а потом у тебя сильная кровь пошла… Я так испугался, – Гроза опускает голову на кровать и, как ребенок сопит, сдерживая слезы.
– Игорь, перестань, – поглаживаю его по волосам и хочу, наконец, признаться, как сильно его люблю, но нас прерывают:
– О, вы проснулись? Отлично, – Давид закрывает за собой дверь и подходит к нам ближе. Как всегда одет с иголочки, опрятен и чист. Разве что немного похудел, и в глазах появился необычный блеск, будто пока нас не было, что-то случилось.
– Давид, что с Верой? – волнуется Гроза, сжимает мои пальцы, снова целует и не отпускает меня.
– Есть две новости, шальные и влюбленные Грозы, – врач приподнимает бровь и продирает пальцами удлиненную стрижку. Смолистые волосы падают на лоб. – Хорошая и плохая. Начну с плохой: придется в больнице задержаться.