Тут никогда не горели лампы – только на третьем, самом верхнем, этаже. Пованивало. В узких пролетах лежал мусор. Но это был родной дом Ярика, его родителей, тут Ярик родился, вырос и отсюда ушел много лет назад.
Зачем ушел? Для чего? Один?
Обернулся через плечо и увидел, что Катя улыбается.
– Мне нужно выпить еще этого зелья, – возбужденно произнес он.
– Не сейчас. Вы сойдете с ума, если опустошите пузырек сразу. Выдержите паузу, хорошо?
Стало дурно, и закружилась голова. На втором этаже остановился перед дверью с косой металлической цифрой «7» над глазком. Истрепанная полоска бумажки соединяла дверь с коробкой. Голубая печать на бумажке почти выцвела. Ярик снял с шеи веревку с ключом. Испугался. Вдруг не получится. Но все, конечно же, получилось. Дверь открылась, бумажка разорвалась, изнутри квартиры вырвался знакомый и совершенно сногсшибательный запах. Этот запах, вспомнил Ярик, долгое время прятался в его одежде, в бороде и в волосах. Потом он смылся – после десятка прыжков в воду за мертвецами.
– Моя старая квартира. Это она, – пробормотал Ярик. В его голове открылась шкатулка.
– Может быть, пригласите девушку войти? – спросила из-за спины Катя. – Воняет тут ужасно.
4
Маленькая комната, метров десять, вытянутая, но зато с высоченными потолками и с огромным окном, из которого был виден какой-то сквер, – она безобразно была завалена картинами и рамами. Свернутые трубки бумаги валялись везде, одна на другой, выстроились пирамидой у трубы. У дверей лежали стопкой холсты с подвернутыми краями. Рамы были под подоконником, на двух табуретах вдоль стен. Ими оказался набит шкаф без дверей.
Эта квартира разительно отличалась от аккуратной и удобной комнаты Общаги. Там Ярик чувствовал себя уютно, все было на месте и к месту, а здесь – наоборот. Будто он ненароком заглянул туда, куда заглядывать не следовало. Чужая территория, чужие воспоминания, всколыхнувшиеся пылью от неосторожного прикосновения.
– Я сразу заметила, что вы немного сумасшедший, – сказала Катя, осматривая комнату. – Пойдемте на кухню, что ли?
– Зачем мы здесь? – спросил Ярик, остановившись на пороге.
Катя разворошила на кухне рулоны изрисованной бумаги, нашла стул, села на него. Осторожно отодвинула со стола маленькие (десять на двенадцать) рамочки и начала выставлять то, что собрала у Эльдара. Все эти пузырьки, баночки, обереги и медальоны.
– Чтобы выиграть время, – ответила она, не поднимая взгляда. – Всегда есть опасность, что нас выследили. Вспомнили что-нибудь еще? Уже пора.
– Что я тут жил… С женой… – Он нахмурился, роясь в памяти, как в помойке. – Марина. Неплохо жили. Я рисовал, впрочем, как и сейчас. Она лепила такие свистульки из глины, красивые. Продавала в переходе в метро.
– А потом?
Она как будто что-то знала. Что-то, чего Ярик не мог пока еще вспомнить.
– Это все очень странно, – пробормотал он. – Куда делась моя жена?
Он никак не мог вспомнить ее лица. Честно говоря, до этого момента он вообще не вспоминал про жену. А сейчас вспомнил: первая встреча (восемьдесят второй, у метро «Пушкинская», где ТЮЗ), первое свидание (на квартире у какого-то давно забытого друга), первый поцелуй (прекрасный, как и все последующие), свадьба, переезд в эту квартиру, доставшуюся в наследство.
А потом?
В голове щелкнуло.
Он молча вернулся в комнату и принялся рыться в рисунках, надеясь найти что-то, что напомнило бы ему о Марине. С рисунков смотрел Петербург. Темный, холодный, влажный, утопающий в серости. Тот самый Питер, в который не верят туристы, хотя читают о нем в книгах, видят его в фильмах и слышат о нем в разговорах.
Шелест бумаги оглушал. В воздухе гуляла пыль, скопившаяся здесь за много лет. Открыть бы окно, впустить воздух. Он потянулся к ручке, заметил между рамами что-то, открыл, вытащил – сложенный вчетверо плотный глянец. Развернул и увидел себя молодого, без бороды, улыбающегося, с прекрасным чистым взглядом. А рядом стояла молоденькая хрупкая девушка лет двадцати пяти, такая красавица, что хотелось смотреть на нее бесконечно долго. Он и смотрел, а воспоминания вползали в его голову – сначала робко, но затем все смелее и смелее – обретали четкость.
Ощущение чуждости, охватившее его на пороге квартиры, растворилось, уступив место узнаванию. То ли жидкость так подействовала, то ли действительно произошло что-то такое, чего он не мог (да и не хотел) объяснять. Стерся поверхностный слой ощущений, а под ним, как под заплесневелой штукатуркой, проступило что-то давно забытое…
Ярик вернулся на кухню минут через десять. Катя вертела в руках колбочку с темной жидкостью. Рядом стоял пузырек с душой Эльдара. Хотя какая это душа? Душа светлая, чистая, а тут комок грязи, не больше.
Он показал Кате фото. Отчеканил:
– Вот моя Марина. Мы прожили семь лет вместе. Счастливо. Как говорится – душа в душу. А потом умерли.
– В один день, – сказала Катя. – Как в сказке. Только это плохой финал, да?
– Откуда ты все знаешь?
Катя шевельнула плечом.
– Я видела вашу жену, – сказала она. – Там, откуда пришла. Среди мертвых.
5
Он всматривался в зеленые глаза Кати, и в его голове всплывали один за другим кадры воспоминаний – в обратном порядке, будто прошлое отматывалось назад. Кто-то включил в голове магнитофон и поставил на перемотку.
Сначала: ледяная вода, бурное подводное течение, сжимающее ноги, грудь, затаскивающее в беспросветный мрак. Он видел темный силуэт Марины, исчезающий вдалеке. Хотел крикнуть, но тут лопнули легкие.
Потом: они прыгнули. Одновременно, потому что так хотели. Взявшись за руки и поцеловавшись на прощание. У Марины были сухие потрескавшиеся губы. Осень. Ветер кусал за щеки.
Она сказала: «Я не хочу умирать».
Но иного выбора не было.
Потом: Апрашка. Как туда занесло Ярика? Побрел продавать картину, Египетский мост, красивую. Кому она нужна среди рядов со шмотками, орешками, ворованными телефонами, свежей выпечкой, овощами и фруктами? Кто купит? Но на что-то ведь надеялся. Увидел Эльдара, солнцеликого, улыбающегося, раскрывшего руки для горячих объятий.
Он говорил: «Я ждал тебя, милый друг! Подходи, обсудим за жизнь. Ты ведь для этого сюда пришел».
А и правда. Ярику протянули какой-то пузырек с розовой жидкостью, будто слабый раствор марганцовки. Он сделал несколько глотков. Клубника или малина. Вкусно. Слова полились тягучим медом.
Про то, как он любит питерские мосты. С детства. Зарисовывал их карандашом в школьных тетрадках. Как вырос – научился акварели и снова рисовал мосты. Мог каждый из них нарисовать по памяти, в деталях.
Про то рассказывал, как встретился с Мариной на Володарском. А потом на Львином сделал ей предложение. А на Вознесенском – вот совпадение! – узнал о том, что она смертельно больна.