Страшная общага - читать онлайн книгу. Автор: София Яновицкая, Анна Коршунова, Оксана Заугольная, и др. cтр.№ 50

– Карта подлинная!

– Нет! – закричал фотограф, хотя, по сравнению с голосом Крупье, крик его казался еле слышным повизгиванием. – Карта фальшивая! Смотрите!

Под дружный вздох всего зала Скрикс сорвал маску со своего секунданта, и все увидели, что это девушка.

– Вот она, живая Елизавета Комарова! – надрывался Скрикс, чувствуя, что еще чуть-чуть – и его голосовые связки лопнут, словно струны скрипки, по которым вместо смычка внезапно провели железной кочергой. – Она жива! Она не умирала! У нее не может быть карты смерти! Этот игрок обманщик!

Дальнейшее произошло очень быстро. Люстра под потолком моргнула и погасла, зато зажглась другая, кроваво-красного свечения, находящаяся за спиной Крупье.

– Согласно Кодексу, тот, кто умышленно нарушил правила игры, никогда не выйдет из этих стен, – возгласил Крупье, поднимаясь с кресла, и его гигантская рогатая тень упала на игровой стол.

Мессир Гольденбрунер скинул маску и, рвя на себе волосы, начал что-то кричать и доказывать. Но тщетно! Крупье махнул рукой, и в то же мгновение с потолка ударила молния. Все, что осталось от мессира, – так это горстка черного пепла…

– На сегодня игра закончена! – Крупье трижды ударил в гонг и покинул зал.

Следом начали расходиться и все остальные. Некоторые из игроков снимали маски с досадой и раздражением, поскольку вступить в игру им так и не удалось. Кое-кто из гостей, лично знавших Скрикса, подходил к фотографу и поздравлял его с такой неожиданной счастливой концовкой. Карты и фишки покойного были переданы ему как победителю.

Изготовить такую фальшивку, чтобы провести сначала Хорса, потом Гольденбрунера, а под конец и самого Крупье, – искусство особое. Если подумать, то не так уж сложно сварганить постановочный кадр чьей-либо мучительной смерти, но вот подделка асфоделуса… – нет, это решительно невозможно! И тем не менее Скрикс придумал, как изготовить фальшивку, которую не раскусит ни один эксперт и которую даже такие, как Крупье, обладающие сверхъестественным чутьем на ложь, как бы ни приглядывались и ни принюхивались, примут за подлинник.

Фотография со смертью Лизы Комаровой была, конечно же, постановочной. Девушка красиво растянулась на асфальте в луже томатного сока, выпучила глаза, сдвинула набок челюсть, и Скрикс все это красиво сфотографировал. Однако секрет феноменальной по качеству фальсификации заключался в том, что одновременно с нажатием на спуск фотограф разбил об асфальт тот самый пузырек из синего стекла, который недавно так заинтересовал Лизу и в котором хранился асфоделус погибшего на костре Яна Гуса. Высвобожденная из разбившегося пузырька энергия смерти, смешанная с невыносимой физической болью, мгновенно и четко зафиксировалась на фотопластине. Шестьсот десять баллов из шестисот шестидесяти шести…

– Береги себя, – произнес Скрикс, когда в четыре часа они с Лизой стояли на набережной канала, и вокруг было пусто, сумрачно и тихо.

– Спасибо вам, – сказала Лиза.

– Теперь тебе ничто не угрожает.

– А как же Хорс?

– Хорс прагматик, он занят поисками нового хозяина. Ему не до тебя.

– Спасибо вам еще раз. Прощайте, Николай.

– Прощайте, Лиза.

Девушка ушла, а фотограф еще какое-то время стоял, смотря на черную воду и отражающиеся в ней фонари. А потом и он отправился домой.

В кармане у Скрикса лежали все девятнадцать карт. Когда Лиза умрет – а это рано или поздно случится, – фотограф будет рядом, и тогда он один станет обладателем уникальной колоды. Картами необязательно играть – их можно просто вставить в альбом и, перелистывая страницы, любоваться ими под светом потолочной лампы. Из всех альбомов, которые Скрикс хранил в кованом сундуке, этот будет самым ценным.

Он ведь не только фотограф – он еще и коллекционер…

С наступлением осени Ярик начинал тосковать, но не из-за того, что в это время из Питера уходило солнце, а белые ночи стремительно растворялись под натиском холодного иссиня-черного неба; и даже не из-за того, что в Питере вообще все начинают тосковать, – время такое, настроение у города такое, и жители, соответственно, тоже такие: его тоска просто появлялась, и все. Где-то в области сердца зарождалось скребущее ощущение, не давало уснуть и, что еще хуже, не давало сосредоточиться.

Ярик кружил вокруг свежего холста, как хищная птица, примеривался, прикладывал кончик карандаша, что-то даже рисовал, но образы выходили шаблонные, неправдоподобные, какие-то кривые, что ли, совершенно неживые. Ощущение, что под ребрами скребет нечто неведомое, совершенно изматывало. Ярик – забывая об опыте прошлых десятков лет – пытался приглушить его сначала коньяком, потом водкой, не закусывая, уходил в беспамятство, возвращался, жевал дольки лимона без сахара. Ничто не помогало, потому что никогда не помогало. Просто осень сжимала Ярика в холодные объятия и тащила за собой, напоминая о том, что он должен сделать.

В конце концов Ярик сдавался, закидывал за плечи старый, еще армейский, рюкзак и шел ночью к одному из мостов Питера.

Выбирал как сердце подскажет. Например, Каменноостровский. Бродил вдоль него какое-то время, вглядывался в темную воду Малой Невки, хотя знал, что дна не увидит, глубина тут метров пять, а то и больше. Невка текла лениво, под стать всеобщему настроению, облизывала волнами заросшие травой берега.

На дорогах мелькали автомобили, иллюминация на мосту, которая должна была отвлекать от густого осеннего сумрака, делала тьму еще гуще, еще тоскливее. Ярик в такие минуты чувствовал холод в душе: казалось, что он когда-то давно лежал на дне такой вот реки и не мог пошевелиться. Только старый ключ на веревке на шее плавал туда-сюда, ведомый течением, будто хотел вырваться и исчезнуть в небытии.

Вообще-то Ярик мог приходить к мосту не один, а два, три или даже с десяток раз. Исхаживал его вдоль и поперек, да так, что болезненно хрустело в коленках, но не дожидался желаемого, расстраивался, встречал рассвет, свесив ноги с металлического пролета, а потом уходил спать в комнату Старой общаги, возвращался следующим вечером, снова не находил, снова расстраивался, ждал бледно-серого рассвета, уходил и неизменно возвращался. Все потому, что в душе кипела тоска. Избавиться от нее он мог только одним способом.

В ту серую ночь Ярик пропустил что-то важное, отвлекся, задумавшись, и услышал уже только короткий спокойный всплеск. С дороги никто бы не заметил, но Ярик стоял у кромки, спустившись по бетонной лестнице вниз.

Он не сразу сообразил, что произошло, а когда сообразил – тут же стряхнул с себя куртку с рубашкой, ботинки, стащил брюки, не расстегивая, и сиганул в ледяную воду. Поток подхватил его, но Ярик знал, что справится со скверным характером Малой Невки, как и со всеми реками и каналами Петербурга. Он быстро загреб к мосту, уцепившись взглядом за темное пятно, которое то всплывало, то погружалось под воду.