Рисунки на песке - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Козаков cтр.№ 130

Искусство, и театр особенно, — дело молодых. Почему особенно? Ты на виду. Ты сам свой товар, выставленный на обозрение почтенной публики. Всяк, кому не лень, тебя обсуждает: «Ах, как он постарел. А помните его в такой-то роли, в таком-то спектакле? Как он был хорош! Признаюсь, я была влюблена в него». И так далее в том же духе. И мы, актеры и актрисы, все это слышим, даже если это не высказывается вслух прямо в глаза. Хотя случается и такое. Особенно трудно приходится актрисам. Переход на возрастные роли воспринимается ими трудней, чем мужчинами, особенно если ты была героиней или инженю, а не характерной актрисой с младых ногтей, как Раневская или Лия Ахеджакова.

Но дело не только в твоем товарном виде, отграничивающем тебя от ряда твоих еще не сыгранных ролей, хотя и это больно и непросто пережить, так как возрастных ролей, достойных дарования того же Смоктуновского, значительно меньше, а в кино — и вовсе кот наплакал.

Но есть еще что-то в этом старении мешающее принять без душевного ропота старость. Это что-то — постоянные размышления, сомнения на фоне уходящей энергии, жизненных сил, гена радости, без которого трудно жить.

И актер начинает дергаться, искать выход из безвыходного положения. Советский актер в особенности. А если его старение пришлось на «перестройку», на изменение всех приоритетов, в первую очередь художественных, — для многих этот процесс оказался трагичным. К старости советский актер по определению не мог стать состоятельным, материально независимым человеком, даже если в Советском Союзе он был самым высокооплачиваемым актером. Даже если жил, расчетливо экономя, получая премии и льготы. Как максимум, у него великолепная квартира в центре Москвы, дача в Подмосковье, дорогая машина.

Все мною перечисленное — у единиц. Чтобы это иметь, актер пахал как проклятый. Заработок в кино, не говоря уже о зарплате в театре, даже во МХАТе, не мог обеспечить даже этого минимума (максимума) материальных благ. Все, и даже народные любимцы — Евгений Леонов, Евгений Евстигнеев, Михаил Ульянов, Юрий Яковлев, — крутились, как могли. У одних — бесконечные концерты во всех регионах нашей необъятной, от любых организаций (филармония, Бюро пропаганды советского киноискусства, общество книголюбов, общество «Знание»), на любых площадках — от филармонических до клубных и жэковских, выступления на заводах в обеденный перерыв, на стройплощадках, в поле для собирающих картошку студентов и т. д. и т. п.

Радио (интеллигентный заработок в пределах Москвы) — актеры играли, читали все, что давало хоть какие-то заработки. Телевидение — играли, читали, участвовали. Кто-то преподавал. Кто мог, в театральных училищах — во МХАТе, в Щукинском, в Малом, в ГИТИСе. Некоторые добивались профессорских ставок, в сущности, мизерных, если педагог выкладывался, а не халтурил. Большинство преподавали в драмкружках и любительских студиях. Выступали в качестве гастролеров в чужих театрах, в провинции, исполняя свои коронные роли. Я все это испытал на собственной шкуре, знаю не понаслышке, знаю, сколько сил на это уходило у каждого из нас, известных киноактеров, театральных звезд в те советские времена. Мотались все, даже А. К. Тарасова и П. В. Массальский — корифеи МХАТа, народные-перенародные…

Пахал, чтобы обеспечить жизнь семьи и жить более-менее достойно, и великий Смоктуновский. При этом халтурщиком не слыл. Готовился к каждой радиозаписи. Приходил на улицу Качалова, снимал обувь, надевал домашние туфли, заваривал чай и начинал всерьез трудиться. Радио его любило, и он своим удивительным голосом озвучил немало художественной литературы. Когда-то им и другими сделанное звучало в эфире и находило (или так казалось?) благодарного слушателя. Сознание важности делаемого поддерживало дух, принося и кое-какие материальные дивиденды. Опять же знаю по себе.

Но времена менялись, а потом и вовсе стали неузнаваемыми для нашего поколения. Все встало с ног на голову. Полагаю, и для Смоктуновского. Переменилось радио. Где теперь, на какой волне услышишь его записи прошлых лет? Его Пушкина (он, если не ошибаюсь, записал целиком всего «Евгения Онегина», как и Ю. А. Завадский, как и С. Ю. Юрский, — адов труд!). Я пишу о Смоктуновском, но на самом деле не только о нем, а обо всех, кто жил, может быть, и менее успешно, но по той же схеме приоритетов и художественных принципов, стараясь честно зарабатывать на жизнь своим трудом.

Когда наступили 90-е годы, Смоктуновский, как и другие, подался в антрепризу, снимался, играл во МХАТе, пошел даже на то, чтобы перед гастролями в Японию вновь сыграть роль дяди Вани, которую когда-то замечательно сыграл в фильме Андрея Кончаловского. Ему, как и О. Н. Ефремову, вернувшемуся к роли Астрова, уже было под 70. Олег настоял, смертельно обидев Олега Борисова и, полагаю, Андрея Мягкова, игравших в этом спектакле с премьеры. Борисов покинул МХАТ и написал в своей книге «Без знаков препинания», что поступок Ефремова — самое сильное разочарование за всю его актерскую жизнь. И действительно, ну что Ефремов со Смоктуновским не видели в этой Японии, на что был ефремовский художественный расчет, на какую такую сенсацию? Неясно.

Полагаю, что произошло это из-за того, что старики задергались, что два крупнейших актера, два партнера по театру и кино, две суперзвезды превратились в реальных стариков. А кому охота сдаваться без боя? Нет, Кеша, мы с тобой — два колосса, я, как ты определил, гениальный, а ты — космический, имеем право, мы еще ого-го, мы покажем этим япошкам наш класс! Я фантазирую, может быть, были еще какие-то причины разного характера, в том числе и материального, не знаю. Не знаю и того, как они прошли в этой Японии, но разве это так уж важно?

Великие, гениальные, космические старели, старели, повторюсь, на фоне стремительно меняющейся жизни, новой страны, новой России, новой Москвы. Прожившие жизнь в XX веке, сформировавшиеся на приоритетах советской поры, мы все, как Ефремов и Смоктуновский, как могли противостояли сталинскому террору, хрущевским экзерсисам, брежневскому застою. Но, несмотря на запреты и ограничения, на окружавшие нас мерзость и ложь, которым мы, как могли, противостояли, а иногда, каждый по-своему, в меру своих художественных принципов и беспринципности, которым потворствовали, жить и работать нам все же было привычнее в те, уже ушедшие времена.

Ведь тот же Смоктуновский ввелся на почти бессловесную роль в спектакль «Так победим!» и среди прочих народных участвовал в нем на гастролях где-то на влекущем к себе всех без разбору буржуазном Западе. Что он, космический и гениальный, увенчанный Гамлет, Иванов, царь Федор, Иудушка Головлев, Порфирий Петрович при этом ощущал, знал один лишь Кеша Смоктуновский. Не думаю, что это прибавило ему здоровья и силы духа.

В последний раз я видел его по телевизору. В числе прочих он вышел на улицы Москвы по призыву Егора Гайдара во время путча. Он был в каком-то плаще, выглядел подавленным. Однако вышел, не отсиделся в кругу семьи. А вскоре его не стало. Рассказывали, что Олег Ефремов очень тяжело перенес его уход.

Не стало великого, может быть, гения, а может быть, и космического артиста Иннокентия Михайловича Смоктуновского. Он умер уже немолодым, оттого его уход не стал шоковым, как когда-то уходы Шукшина, Высоцкого, Миронова. Однако искусство осиротело. Ушел огромный актер, не стало большой личности. А личность — всегда дефицит.