Радость жизни. Философия стоицизма для XXI века - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Ирвин cтр.№ 43

Если же мы не обратились к стоической философии в молодости, ничто не мешает наверстать упущенное на склоне лет. Процесс старения может помешать заниматься боксом или решать дифференциальные уравнения, но практически никогда – практиковать стоицизм. Даже самые дряхлые и немощные старики способны читать стоиков и размышлять над их идеями. Им под силу заниматься негативной визуализацией и не волноваться о вещах, находящихся вне их контроля. Но что самое важное, ничто не помешает им стать фаталистами в отношении прошлого, отказавшись проводить свои последние годы в бессмысленных сетованиях, что все могло бы сложиться иначе.

Обычно старость считают несчастьем не из-за дряхлости и сопутствующих болезней, указывает Музоний, а из-за близкой смерти ^[312]. Но почему все – и стар и млад – так обеспокоены перспективой смерти? Некоторых страшит их загробная участь. Однако гораздо больше людей испуганы тем, что прожгли свою жизнь, то есть прожили ее, не обретя ничего по-настоящему ценного. Смерть лишает их последнего шанса на это.

Как ни парадоксально, непротиворечивая философия жизни, стоическая или какая-нибудь другая, помогает спокойнее принять смерть. Поскольку приверженец такой философии знает, какие вещи в жизни стоят того, чтобы к ним стремиться, он уделит время их обретению и, вероятно, достигнет своих целей в той мере, в какой для него возможно. Следовательно, на смертном одре он не будет чувствовать себя обманутым. Напротив, говорит Музоний, такой человек «уж во всяком случае избавится от страха перед смертью» ^[313].

Возьмите, к примеру, последние дни стоического философа Юлия Кана. Когда Калигула, которого разгневал Кан, приговорил его к смерти, стоик сохранил самообладание: «Весьма благодарен, император». Через десять дней центурион пришел отвести Кана на казнь и застал его играющим в настольную игру. Вместо того чтобы горько жаловаться на судьбу или умолять о пощаде, Кан предупредил центуриона, что у него на одно очко больше, поэтому, если после его смерти противник заявит, что выиграл, это будет ложь. Спрошенный по дороге на казнь о душевном состоянии Кан отвечал, что готовится наблюдать момент смерти, чтобы узнать, ощущает ли в это мгновение душа, что покидает тело. Сенека одобрительно восклицает: «Вот какое спокойствие в столь бедственном положении!» И подчеркивает, что «никто не философствовал дольше» ^[314].

Те же, чья жизнь прошла без непротиворечивой философии, будут отчаянно пытаться отдалить смерть. Отсрочка им нужна, поскольку они определили – наконец-то! – по-настоящему ценную для себя вещь, которой хотят успеть добиться. (Прискорбно, что их осенило так поздно, но, как замечает Сенека, «подоспеет конец – тогда и станет ясно, что ты успел» ^[315].) Или потому, что, согласно их импровизированной жизненной философии, главное в жизни – иметь всего побольше, а смерть, очевидно, положит этому накопительству конец.

Здесь читатель может прийти к выводу, что стоики одержимы смертью. Они советуют представлять собственную смерть. Говорят жить каждый день так, как если бы он был последним. Призывают заниматься стоической философией в том числе потому, что она избавляет от страха смерти.

Помимо кажущейся зацикленности на смерти у стоиков была злополучная традиция умирать неестественным образом. Первые греческие стоики Зенон и Клеанф, по-видимому, покончили с собой ^[316], самоубийство Катона неоспоримо. Неясно, как умер Музоний, но при жизни он тоже был сторонником суицида. Например, советовал пожилым людям ловить «время, чтобы умереть хорошо, пока это возможно, а то как бы не вышло так, что немного спустя придется тебе умереть, а хорошо умереть уже не получится». По его словам, «блажен не тот, кто умирает поздно, а тот, кто хорошо и благостно» ^[317].

Многие стоики, не совершавшие самоубийства открыто, тем или иным образом приближали смерть. Почувствовав ее близость, Марк Аврелий отказался от пищи. Сенека своим поведением навлек на себя смертный приговор, хотя мог избежать такого развития событий. То же самое касается Тразеи Пета и Бареи Сорана. Узнав о кончине всех этих стоиков, читатели могут заключить, что стоицизма следует избегать всякому, кто любит жизнь и желает умереть естественной смертью.

В ответ на эти опасения позвольте мне для начала отметить, что на самом деле нам неизвестно, действительно ли уровень неестественных смертей среди стоиков был необычайно высоким для Античности. Далее, во множестве случаев, когда стоики как-либо торопили смерть, их мотивы можно понять и объяснить. Так, нельзя исключать, что дожившие до глубоких седин Зенон и Клеанф совершили не столько «самоубийство», сколько добровольную эвтаназию: будучи неизлечимо больными, они могли предпринять шаги, чтобы ускорить смерть (именно это сделал и Марк Аврелий). И хотя Катон покончил с собой в расцвете сил, им руководило не безразличие к жизни, а осознание того, что его пленение политически выгодно Юлию Цезарю – диктатору, против которого он сражался. Чего мы не найдем в биографиях стоиков, так это нигилистов, расстающихся с жизнью по прихоти или потому, что она им наскучила.

Стоики размышляют о смерти не потому, что жаждут умереть, а чтобы получить максимум от жизни. Как мы уже видели, тот, кто думает, что будет жить вечно, растратит гораздо больше дней напрасно, чем твердо знающий, что его дни сочтены (а один из способов обрести это знание – периодически размышлять о смерти). Точно так же если стоик проживает день так, будто он последний, то вовсе не потому, что и вправду планирует сделать его таковым, а чтобы осознать всю ценность этого дня – и тех, которые за ним последуют. Наконец, когда стоики учат не бояться смерти, они просто объясняют, как избежать негативных эмоций. В конце концов, все мы умрем – и лучше, если наш последний миг не будет омрачен страхом.

Важно также не забывать, что стоики считали самоубийство допустимым только при определенных обстоятельствах. Как говорит Музоний, нельзя выбирать смерть, если наша жизнь «полезна многим» ^[318]. Поскольку стоики, исполняя свой долг перед обществом, полезны многим, подобные обстоятельства редко благоволят уходу из жизни.

В свете вышесказанного давайте вернемся к утверждению Музония, что старикам, чувствующим приближение смерти, стоит подумать о самоубийстве. Этот случай, как кажется, удовлетворяет поставленному условию: в конце концов, маловероятно, чтобы чье-то благополучие зависело от старого и больного человека. Кроме того, в таких случаях вопрос не в том, скоро ли умрет человек; вопрос в том, умрет ли он хорошей смертью от собственных рук или бессмысленной в своей болезненности смерти по естественным причинам. Музоний призывает не только жить хорошей жизнью, но и окончить ее, когда это возможно, хорошей смертью.