О власти - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Ницше cтр.№ 25

Вывод: если священник и вправду высший тип человека, тогда градация к его добродетелям должна стать шкалой ценностей всех людей. – Ученые занятия, не-активность, бес-чувственность, без-аффектность, торжественность. – Противоположность: низший вид человека.

Священник всегда проповедовал только одну мораль: такую, при которой сам он воспринимается как высший тип. – Он же сам создает и образ своей противоположности – тип нечестивца. Всеми средствами делая его существом презренным и презираемым, он создает нужный фон для кастовой иерархии. – Его панический страх перед чувственностью обусловлен еще и пониманием, что тут кастовый порядок (а значит, порядок вообще) подвержен наихудшей угрозе… Всякая «вольность» in puncto puncti ^[73] подрывает брачное законодательство на корню.

140. Философ как продолжение священнического типа: воплощает то же наследие; он, сам еще соперник священнику, вынужден бороться за то же самое и теми же средствами, что и священник в свое время; он стремится являть собою высший авторитет.

Что придает человеку авторитет, ежели он не имеет в руках физической власти (то есть войска и вообще оружия…)? В особенности же: как завладеть авторитетом над теми, кто уже обладает реальным могуществом и авторитетом? Как составить конкуренцию тому почтению, которое внушает венценосец, победоносный воитель, мудрый государственный муж?

Только пробуждая в людях веру, что у тебя в руках еще более могучая сила, – а именно Бог. – Нет силы больше этой: а для общения с ней необходимы посреднические услуги священников. – Они в качестве незаменимого связующего звена встревают между людьми и божеством; к необходимым условиям существования священников относится: 1. чтобы люди поверили только в их бога, в его абсолютное превосходство; 2. чтобы никаких иных прямых доступов к этому богу не было. – Одно только второе условие рождает понятие «гетеродоксии»; первое же создает понятие «неверующего» (того, кто верует в другого бога).

141. Критика святой лжи. – То, что ради богоугодных целей лгать дозволяется, неотъемлемо от теории любого священничества; предметом данного исследования должно стать, насколько это неотъемлемо от священнической практики.

Но и философы, как только они, лелея священнические задние мысли, вознамериваются посягнуть на руководство людьми, тотчас же присваивают себе право на ложь: Платон раньше всех. Самая великолепная из них – это двойная ложь, разработанная типично арийскими философами веданты: две системы, противоречащие друг другу во всех главных постулатах, но – в воспитательных целях, – взаимозаменяющие и дополняющие друг друга. Ложь одной должна создать предпосылки для того, чтобы истину другой вообще можно было расслышать…

Как далеко заходят в своей благочестивой лжи священники и философы? – Тут надобно спросить, какие у них есть предпосылки для воспитания, какие догмы им приходится изобретать, чтобы этим предпосылкам соответствовать?

Первое: они должны иметь на своей стороне власть, авторитет и безусловную достоверность.

Второе: они должны иметь в своих руках весь ход природы, дабы все, что бы с кем ни случилось, представало как нечто, обусловленное их законом.

Третье: они должны также иметь в своем распоряжении обширную сферу власти, недоступную контролю их подданных – как то: меры наказания в загробной жизни, вообще все «потустороннее», включая, разумеется, знание средств и путей достижения блаженства.

Им необходимо изъять из обращения понятие естественного хода вещей: поскольку же они люди умные и вдумчивые, они могут множество природных эффектов предрекать, – разумеется, как результат молитв или неукоснительного следования их закону… – Они могут также предписать множество вещей абсолютно разумных, – с той только поправкой, что источником этой мудрости им не дозволено называть опыт, эмпирию, а только откровение или плоды «сурового покаяния».

Святая ложь, таким образом, принципиально направлена: на цель действия (на природную цель, когда познание ее разумом намеренно затушевывается; на моральную цель, когда в качестве цели выступает исполнение закона или богоугодность); на следствие действия (естественное следствие при этом толкуется как сверхъестественное и, для пущей убедительности, к нему присовокупляются обещания иных, недоступных контролю сверхъестественных последствий.)

Подобным образом создаются понятия добра и зла, полностью отторгнутые от обусловленных природой понятий «полезный», «вредный», «способствующий жизни», «сокращающий жизнь»; понятия эти, поскольку уже измышлена жизнь иная, могут быть даже враждебны природным представлениям о добре и зле.

Подобным образом создается, наконец, и пресловутая совесть – некий внутренний голос, который соизмеряет ценность всякого действия и поступка не с его последствиями, а с намерением и с тем, как это намерение согласуется с «законом».

Святая ложь, следовательно, изобрела карающего и воздающего бога, который в точности соблюдает законоуложения священников и именно их, в качестве своих глашатаев и уполномоченных, посылает в мир; изобрела потустороннюю жизнь, в которой только и мыслима во всем величии грандиозная машина наказаний, – а для этой цели изобрела и бессмертие души; – изобрела в человеке совесть как осознание того, что хорошо, а что плохо, как иллюзию того, что это сам бог говорит в нас, рекомендуя нам жить в согласии с предписаниями священников; – изобрела мораль как отрицание всякого естественного хода вещей, как сведение всего происходящего только к морально обусловленному, а воздействие морали (то есть идею кары и награды) объявила всепроникающей, единственной силой, творцом любых перемен; – истину объявила данностью, постигаемой в откровении, но совпадающей с учением священников, то есть условием всякого блага и счастья в этой и в той жизни.

In summa: чем оплачено моральное улучшение мира? – Отключением разума, сведением всех мотивов к страху и надежде (каре и награде); зависимостью от опекунства священников, от дотошного формализма, который притязает на то, чтобы быть выразителем божьей воли; прививкой человеку «совести», которая на место опыта и проверки ставит ложное знание: как будто во всех случаях уже заранее известно, что надо делать, а чего не делать, – то бишь своего рода кастрацией ищущего и устремленного вперед ума и духа. In summa: наисквернейшее ущемление человека, какое только можно себе представить, под видом якобы «доброго человека».

In praxi ^[74] весь разум, все наследие ума, изощренности, оглядки, которое является предпосылкой священнического канона, в итоге произвольно свелось к голой механике; только согласие с законом считается целью, высшей целью, – других проблем в жизни нет; вся картина мира испоганена идеей наказания… – сама жизнь, с учетом того, что жизнь священника представлена в ней как non plus ultra ^[75] совершенства, переосмыслена в клевету на жизнь и поругание ее… – понятие «бог» являет собой отвращение от жизни, критику и даже презрение жизни как таковой… – истина переосмыслена в священническую ложь, стремление к истине выродилось в изучение Писания, в средство стать теологом…