О власти - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Ницше cтр.№ 133

938. До чего же аристократический мир сам себя все больше и больше обескровливает и ослабляет! В силу своих благородных инстинктов этот мир отметает собственные привилегии, а в силу своей утонченной сверх-культуры обращает свой интерес к народу, слабым, сирым, бедным, поэзии всего убогого и т. д.

939. Бывает такая благородная и опасная неосторожность, позволяющая сделать глубокие выводы: это небрежность избыточно богатой души, которая никогда не утруждала себя ради друга, а знает только дружелюбное гостеприимство, только его практикует и умеет практиковать: сердце и дом открыты настежь для всех и каждого, входи, кто хочешь, будь то нищий, калека или король. Это и есть настоящее радушие к людям: кому оно свойственно, у того множество «друзей», но, вероятно, ни одного друга.

940. Учение µηδεν άγαν ^[234] обращено к людям с изобилующей силой, – не к посредственностям. Eγμράτεια и άσμησις – только одна ступень высоты: выше стоит «золотая природа».

«Ты должен» – принцип безусловного послушания у стоиков, в христианских и арабских орденах, в философии Канта (неважно, послушание ли это высшему существу или понятию).

Выше, нежели «ты должен», стоит «я хочу» (герои), выше, нежели «я хочу» – «я есмь» (боги греков).

Варварские божества не выражают никакого стремления к мере – в них нет ни простоты, ни легкости, ни соразмерности.

941. Смысл наших дворцов и парков (а вместе с тем и смысл всякого стремления к богатствам): убрать с глаз долой беспорядок и пошлость и создать родину для благородства души.

Большинство, правда, полагают, что и впрямь станут возвышенными натурами, если испытают воздействие этих прекрасных и покойных предметов: отсюда повальная мода на Италию, путешествия и т. д., отсюда же вся мания чтения, походов в театр. Они хотят подвергнуться формовке – вот весь смысл их культурной работы! Тогда как сильные, властные хотят формовать сами и не иметь вокруг себя ничего чуждого!

Вот так же люди уходят и к великой природе, не ради того, чтобы найти себя, а чтобы потерять в ней себя и забыться. «Быть вне себя» – как желание всех слабых и недовольных собой.

942. Есть только урожденная знать, знать по крови. (Пояснение для ослов: я имею в виду не словечко «фон» и не календари из Готы.) Когда же заходит речь об «аристократии духа», то тут обычно не бывает недостатка в поводах для утайки; ибо это, как известно, нечто вроде почетного титула среди честолюбивых евреев. Но один только дух не облагораживает; скорее ему самому потребно нечто, что его, дух, облагораживает. Что же ему для этого потребно? Благородство кровей.

943. Что такое благородство?

– Тщательность во всем внешнем, пусть даже с некотором оттенком фривольности в слове, одежде, поведении, если этот оттенок отделяет, держит на расстоянии, не позволяет не отличить.

– Замедленность жеста, а также долгий взгляд. Истинно ценных вещей на свете не так уж много, и они сами собою тоже тянутся к чему-то ценному. Мы скупы на восхищение.

– Достойное перенесение бедности и лишений, а также болезни.

– Уклонение от мелких почестей, недоверие к тому, кто легок на похвалу: ибо хвалящий всерьез полагает, будто понимает, что он хвалит: однако понимать – Бальзак, этот типичный честолюбивец, хорошо это разгадал – comprendre c’est égaler ^[235].

– Наши сомнения в сообщительности сердца уходят в самую глубь; одиночество не как избранный удел, а как данность,

– Убеждение в том, что обязательства можно иметь лишь перед равными себе, с прочими же придерживаться той мысли, что только inter pares ^[236] можно надеяться (к сожалению, далеко еще не рассчитывать) на справедливость.

– Ирония к «одаренным»; вера в урожденное благородство также и в нравственном.

– Все время чувствовать себя тем, кто привык «раздавать» почести, тогда как сыскать того, кому дозволено чествовать тебя, отнюдь не просто.

– Все время в маскараде: чем выше разбор, тем более нуждается человек в инкогнито. Бог, если бы таковой существовал, хотя бы из соображений приличия объявлялся бы в миру только человеком.

– Способность к otium ^[237], безусловная убежденность в том, что ремесло, труд в любом смысле хотя и не позор, но, конечно, вредят благородству. Не «прилежание» в буржуазном, мещанском смысле, как бы высоко мы его ни чтили, и не как те беспрерывно кудахчущие художники, что творят, словно куры: покудахчут, снесут яйцо, и снова кудахтать.

– Мы «покровительствуем» художникам и поэтам и вообще всяким мастерам своего дела: но как существа высшие по роду, нежели те, которые только что-то умеют, нежели просто «продуктивные люди», – мы себя с ними не смешиваем.

– Привязанность к формальному: желание брать под защиту все сопряженное с формой, убежденность в том, что вежливость одна из величайших добродетелей; недоверие ко всем видам самораспускания, включая всяческую свободу прессы и мысли, ибо при них дух начинает самодовольно и с удобствами прохлаждаться, раскинув члены.

– Благосклонность к женщинам, как к существам, возможно, более мелкого, но более тонкого и легкого рода. Какое счастье встречаться с созданиями, у которых на уме только танцы, глупости и наряды! Они всегда были предметом восхищения всех истинно глубоких и серьезных мужских душ, чья жизнь отягощена огромной ответственностью.

– Благосклонность к правителям и священникам, ибо они поддерживают веру в различность человеческих ценностей по меньшей мере символически в отношении прошлого и худо-бедно фактически в настоящем.

– Умение молчать: но об этом при посторонних ушах ни слова.

– Способность враждовать долго: отсутствие легкой «отходчивости», миролюбия.

– Отвращение к демагогии, к «просвещению», к «уютности», к запанибратству черни.

– Собирательство редкостных дорогих вещей, потребности возвышенной и разборчивой души; не хотеть иметь ничего общего. Свои книги, свои пейзажи.

– Мы недоверчивы как к скверным, так и к хорошим опытам, и не так скоры на обобщения. Частный случай: как же ироничны мы к частному случаю, ежели у него хватает дурновкусия подавать себя как правило!

– Мы любим наивное и наивных, но как зрители и высшие существа, Фауста мы находим столь же наивным, как и его Гретхен.

– Добрых людей мы ценим невысоко, как стадных животных: мы-то знаем, как часто среди самых скверных, злобных, суровых людей прячется бесценная крупица золота, способная перевесить всякую пустую доброту и прекраснодушие.