О власти - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Ницше cтр.№ 116

Эстетическое состояние отличается изобилием средств сообщения, но одновременно и крайней восприимчивостью к внешним раздражителям и знакам. Это высшая точка сообщительности и соотносимости между живыми существами, – это исток языков. Языки имеют в нем свое горнило: языки звуков точно так же, как языки жестов и взглядов. Всякий феномен полнее в своих началах: наши нынешние окультуренные способности субстрагированы от куда более полных. Однако и сегодня еще человек слышит мускулами, даже читает мускулами.

Всякое зрелое искусство имеет в своих основах некую совокупность условностей, и в этом смысле оно есть язык. Условность есть предпосылка и условие большого искусства, а вовсе не препятствие ему… Всякое возвышение, улучшение жизни усиливает в человеке способность сообщения, равно как и способность понимания. Умение заглянуть в душу другого изначально отнюдь не особое моральное качество, а реакции на физиологическую раздражимость нашего восприятия: «симпатия» или то, что называют «альтруизмом», есть простые духовные проявления этого психомоторного отчета (induction psycho-motrice ^[203], как называет ее Ш. Фере). Мы никогда не сообщаемся мыслями, но только движениями, мимическими знаками, из которых уже потом вычитываем эти мысли обратно.

810. В отношении музыки всякое сообщение словами есть в своем роде бесстыдство; слово обедняет и оглупляет; слово обезличивает; слово все изумительное делает пошлым.

811. Есть исключительные состояния, которые предопределяют художника: это состояния, глубоко родственные или сросшиеся с проявлениями болезни: так что кажется, невозможно быть художником и не быть больным.

Психологические состояния, которые в художнике выпестованы почти до уровня «личностей», которые сами по себе в какой-то степени человеку вообще присущи:

1. опьяненность: повышенное чувство могущества; внутренняя потребность извлечь из вещей отражение собственной полноты и совершенства;

2. крайняя обостренность некоторых органов чувств: так, что они понимают совершенно иной язык знаков – и создают… – такая же обостренность, какая проявляется в связи с некоторыми нервными заболеваниями – крайняя подвижность, из которой проистекает крайняя сообщительность; желание высказать все, что умеет сообщить о себе знаками… потребность как бы «выговориться» знаками и жестами; способность, говорить о себе посредством множества разных языковых средств… взрывное состояние – это состояние сперва мыслится как принуждение, как позыв во что бы то ни стало, всеми видами мускульной работы и подвижности избавиться от этого комка внутреннего напряжения внутри себя; далее как непроизвольная координация этого движения, его преобразование (в образы, мысли, вожделения) – как своего рода автоматизм всей мускульной системы, подчиняющийся импульсу сильных раздражителей, действующих изнутри, – неспособность этой реакции воспрепятствовать; весь аппарат внутренних запретов как бы отключен; всякое внутреннее движение (чувство, мысль, аффект) сопровождается васкулярными изменениями и, соответственно, влечет за собой изменения цвета, температуры, секреции: суггестивная сила музыки, ее «suggestion mentale» ^[204].

3. невольная подражательность: крайняя возбудимость, при которой некий образец для подражания передается как зараза, «прилипает», – некое состояние угадывается по отдельным признакам и изображается… Образ, всплывающий из глубин души, воздействует уже как движение членов… в известном смысле отключение воли… (Шопенгауэр!) – своего рода глухота, слепота к внешнему – сфера допускаемых в себя раздражителей резко ограничена.

Это отличает художника от дилетанта (восприимчивого к искусству): для последнего апофеоз раздражимости в восприятии; для первого – в отдаче, в дарении – различие столь сильное, что антагонизм двух этих дарований не только естествен, но и желателен. Каждое из этих состояний имеет обратную по отношению к другому оптику, – от художника требуют осваивать оптику слушателя (критика), то есть обеднять себя и свою творческую силу… Это так же, как при разнице полов: от художника, который дает, нельзя требовать, чтобы он стал женщиной – чтобы он «воспринимал»…

Наша эстетика оставалась покуда женской эстетикой в том смысле, что в ней только «восприимчивые» к искусству люди сформулировали свои наблюдения о том, «что есть прекрасное?». Во всей философии до сегодняшнего дня отсутствует художник… Это, как явствует из предыдущего изложения, ошибка по необходимости; ибо художник, который снова попытался бы понять себя, наверняка бы промахнулся – ему не дано смотреть назад, ему вообще не дано смотреть, ему дано давать. – Это только к чести художника, если он не способен на критику… в противном случае он ни рыба ни мясо, он «современен»…

812. Я привел здесь ряд физиологических состояний в качестве примера полноценной и полноцветной жизни, хотя в наши дни привычно оценивать их как болезненные. Впрочем, мы уже разучились говорить о здоровье и болезни как противоположностях: речь идет о разных степенях того и другого, – мое же утверждение в данном случае заключается вот в чем: то, что сегодня принято называть «здоровьем», представляет из себя лишь низкую ступень того, что при благоприятных обстоятельствах могло бы здоровьем быть… то есть что мы относительно больны… Художник же принадлежит к еще более сильной расе. То, что нам вредно, что для нас болезненно – у него в самой его природе- Нам же твердят, что как раз оскудение механизма есть залог его более экстравагантной восприимчивости ко всякому внешнему возбуждению; доказательство – наши истеричные дамочки.

Преизбыток соков и сил может с тем же успехом повлечь за собой симптомы частичной несвободы, галлюцинаций наших органов чувств, ослабления реакций на внешние сигналы, как и оскудение жизни… раздражители обусловлены разными факторами, а реакции окажутся схожими… Однако не таким же окажется воздействие; крайняя степень разбитости всех хилых натур после их нервических срывов не имеет ничего общего с состояниями художника: этому не приходится расплачиваться за свои эскапады… Он достаточно богат и может быть расточительным, не впадая в бедность…

В наши дни «гения» можно определить как одну из форм невроза, точно так же, как, наверно, и суггестивную силу художника, – наши артисты и впрямь слишком уж сродни истерическим дамочкам! Но это свидетельствует против «наших дней», а не против «художников»…

Нехудожественные состояния: состояния объективности, отражения, отключенной воли… скандальное заблуждение Шопенгауэра, который толкует искусство как мост к отрицанию жизни…

Нехудожественные состояния: страдальцы, пораженцы, нытики, под взглядом которых чахнет жизнь… Христианин…

813. Современный художник, в психологии своей близко родственный истеризму, обречен на эту болезненную черту и как характер. Истерик лжив: он лжет из желания лгать, и в этом своем искусстве притворства он достоин восхищения – если только болезненное тщеславие не сыграет с ним злую шутку. Это тщеславие в нем – как хроническая лихорадка, для которой нужны успокоительные лекарства и которая ни перед каким самообманом, ни перед каким фарсом не остановится, если те сулят минутное облегчение. Неспособность к гордости и постоянные самоугрызения за глубоко угнездившееся презрение к себе – вот почти формула для суетного тщеславия подобного рода. Абсурдная возбудимость его нервной системы, которая из любых переживаний создает кризисы и готова видеть «драматическое» в малейших случайностях жизни, лишает такого художника всякой вменяемости: он уже не личность, он в лучшем случае место встречи разных личностей, из которых то одна, то другая с наглостью из него выглядывает. Именно поэтому он велик как актер: все эти жалкие безвольные людишки, которых с интересом изучают окрестные врачи, способны поразить виртуозной мимикой, перевоплощениями, вживанием в почти любой требуемый характер.