Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока - читать онлайн книгу. Автор: Илья Сидорчук, Светлана Ульянова cтр.№ 2

Огромное число образов и устойчивых выражений, связанных с пьянством, кутежом, азартными играми и т. п., пришло к нам из этого яркого, уникального и эффектного периода. Кто не слышал про монтера, «измученного нарзаном» из «12 стульев» И. Ильфа и Е. Петрова? А как ярко характеризует разгульную жизнь бюрократов-растратчиков отчаянный призыв Адама Козлевича из «Золотого теленка» тех же авторов: «Повезу даром! Пить не будете? Голые танцевать не будете при луне? Эх! Прокачу!». Не так широко известны, но не менее ярки и визуальные образы того времени, запечатленные в художественных фильмах «Катька — бумажный ранет», «Третья Мещанская», «Луна слева», «За ваше здоровье», «Москва кабацкая» и др.

Наша книга посвящена асоциальным и нетрадиционным формам свободного времяпрепровождения жителей Петрограда-Ленинграда в период нэпа. В процессе работы над нею нас привлекала не столько борьба с теми или иными общественными пороками, сколько характер их распространения в досуговой сфере, мотивация потребителей различных видов девиантного досуга, инфраструктура его предложения. Данное издание является итогом трехлетнего проекта авторского коллектива ^[5] «Девиантный досуг городского населения Советской России в 1920-е гг.: модели, практики, институционализация», поддержанного Российским фондом фундаментальных исследований.

Влияют ли эпоха, политические и социально-экономические условия на рост девиаций, и можно ли назвать Петербург-Петроград-Ленинград некой аномалией? Автор первой развернутой теории девиации французский социолог Э. Дюркгейм полагал, что преступность является «неотъемлемой частью всех здоровых обществ» ^[6], нормой, ее нельзя искоренить, можно лишь добиться ее снижения до некоторого приемлемого уровня. Это осуществимо только в стабильном обществе, тогда как в условиях социальных изменений и дезорганизации наблюдается состояние аномии. Оно характеризуется ситуацией «конфликта норм» или «нормативного вакуума», когда старые нормы уже не работают, а новые находятся еще в процессе создания и абсорбции обществом. Также он указал на то, что девиантное поведение может быть лишь предчувствием морали будущего, шагом к тому, что предстоит.

На первый взгляд, революция 1917–1922 гг. стала решительным разрывом с прошлым. Однако в досуговой сфере, как во многих других областях общественной жизни, сохранялась преемственность между старой и новой Россией. Поэтому истоки нэповской модели свободного времяпрепровождения стоит искать в повседневной жизни города на Неве позднеимперского периода. Начиная со второй половины XIX в. население столицы быстро росло, она богатела, стала крупным промышленным центром. Петербург с полным правом можно было назвать городом контрастов. Существовал досуг аристократов — балы, рестораны, театры, спорт и проч. Европейски ориентированная элита охотно и быстро перенимала новые западные веяния и свободное время проводила так же, как социальная верхушка Парижа, Лондона, Берлина или Вены. Параллельно на стремительно растущих рабочих окраинах царил свой досуг — грубый, некультурный, досуг вчерашних жителей деревни, с трудом адаптировавшихся к городским условиям. Память об этом была еще жива спустя десятилетие после революции, и в 1920-е гг., в условиях только начавшей формироваться советской досуговой культуры, ориентиром для жителей города, как бедных, так и богатых, зачастую служили примеры из прошлого. Нэпманы пытались копировать отдых дореволюционного купечества, пролетарские писатели и поэты — привычки дореволюционной богемы, а грубые развлечения рабочих оставались частью установившейся раньше традиции.

У девиантного досуга была своя топография. Большой город — место, где притон может соседствовать рядом с музеем, а пивная находиться напротив вуза. Он может восприниматься как «культурная столица», а может стать «городом грехов». Куда устремлялись горожане в поисках противозаконных или морально осуждавшихся развлечений? Это были не только клубы, казино, подпольные притоны и дешевые пивные, но и улицы, сады и парки, коммунальные квартиры и студенческие общежития, заводские цеха и даже церкви. Какие районы считались наиболее опасными и где попасть под обаяние порока было проще? Какие злачные места были наиболее известными? Это и культовый Владимирский клуб, где нэпманы и растратчики казенных денег прожигали состояния, и не менее знаменитая своей шпаной Лиговка (как писал в 1924 г. В. Каверин, «единственная улица, сохранившая в неприкосновенности свои знаменитые притоны»), и, конечно же, Невский проспект (в описываемый период — проспект 25-го Октября), где без труда можно было найти доступную ярко накрашенную барышню, продающую себя ради очередной понюшки кокаина.

Наиболее распространенным в 1920-е гг. видом девиантного досуга, которому подвержены были все слои населения, оставалось пьянство. После разрешения свободной продажи водки в 1924 г. оно вышло из подполья и вновь заполонило город ресторанами и пивными. Широко распространены стали и такие формы свободного времяпрепровождения, как обращение к услугам проституток, хулиганство, азартные игры, употребление наркотиков. Уникальность эпохи при этом проявлялась в том, что к отклоняющемуся поведению существующая идеологическая система относила вещизм, использование декоративной косметики, молодежные вечеринки, «буржуазные» танцы (фокстрот или тустеп) и т. п.

Борясь с девиантным досугом, власть пыталась вытеснить его из социального пространства города, заместить досугом «культурным». Большевики объявили безжалостную борьбу с «пережитками прошлого», вводя уголовную ответственность за сводничество и самогоноварение, создавая центры для перевоспитания беспризорников и проституток, устраивая показательные суды над растратчиками и хулиганами. Параллельно они делали все возможное для воспитания в обществе любви к «правильному», с их точки зрения, досугу. Устраивались клубы для рабочих, библиотеки, лекции, экскурсии, пропагандировались занятия физкультурой и спортом, посещение театра, самообразование. В прессе разворачивались кампании по привлечению рабочих к трезвому образу жизни, по борьбе с религиозными предрассудками, по внедрению новых бытовых практик.

Наше исследование опирается на широкий круг опубликованных и архивных источников. Для получения комплексной картины развития девиантного досуга в Петрограде-Ленинграде исследовались материалы городских и центральных архивов, нормативные и законодательные источники, центральная, региональная и заводская пресса, научно-популярная и специализированная научная литература. Мы стремились напитать книгу текстами того времени, чтобы полнее передать «дух эпохи», дать читателю «услышать» голоса современников описываемых событий. Существенным дополнением стали художественные произведения периода — литература, живопись, кино. Разумеется, привлекались результаты ряда других исследователей повседневности 1920-х гг.

Мы надеемся, что книга сможет дополнить ряд исследований по истории повседневности, истории простых людей, позволяющих не только посмотреть на ту или иную эпоху с нового ракурса, но и сделать ее доступной и интересной более широкому кругу читателей, нежели круг профессиональных историков.