Роман Розов после смерти брата пошел служить к артельщикам. Его приняли на низовую должность – бегать с мужиками по улицам да патроны подносить. И то лишь в память о брате, который занимал не последнее место в группировке. Спустя пять лет Роману удалось немного подняться по карьерной лестнице. Больших высот он не достиг, но на хороший самосад от деда Арута и безбедное существование матери зарабатывал.
Сегодня, покончив с ночным дежурством, Роман собирался навестить маму, после чего завалиться к себе в берлогу, придавить подушку на пару часов, а затем отправиться к Коле Хромому, который возле речного вокзала держал притон под красивой вывеской «Три сосны». От этого названия пахло Карелией, где Роману довелось побывать до войны вместе с родителями и старшим братом. Он на всю жизнь запомнил эту поездку. Тогда они были счастливы, живы и здоровы. Крах их семьи начался через несколько месяцев после возвращения. Неожиданно и скоропостижно скончался отец. Врачи поставили диагноз инсульт, а потом случилась Катастрофа.
У Коли Хромого всегда можно было раздобыть дешевое спиртное и заполучить доступных женщин. По сути, под красивой вывеской скрывался обыкновенный бордель, куда любили заходить как артельщики, так и часовщики с масловцами. Здесь царило перемирие и никто не нападал друг на друга, несмотря на все разногласия и часто нескрываемую вражду.
Коля Хромой когда-то ходил под Рашидом Нигматулиным. Во время очередных боев за независимость Углича получил ранение, после чего оставил службу. Кому нужен подволакивающий ногу инвалид, правда умеющий постоять за себя и с пятидесяти шагов бьющий в пять рублей без промаха! Да и всесильный полковник не хотел бросать своего боевого командира, помог ему основать свое дело, подняться. Первое время даже долю свою с него не брал. А когда Нигматулина убили и начался передел власти, Коля Хромой остался в стороне от всех разборок, считая, что сговорчивые девочки и огненная вода при любой власти будут в цене. Не раз бандитские лидеры пытались подмять его под себя, но безуспешно. Коля не принял ни одну из сторон в образовавшейся властной конструкции. И масловцам, и артельщикам, и часовщикам Хромой заявил, что он сам по себе и платить никому не будет, «Три сосны» – это его собственная, свободная от налогов территория. Сперва братки возмутились, попытались нажать на Колю, и Хромой вроде сдался, сказал, что идет под артельщиков, платить будет им и только их станет обслуживать, а остальные пусть ищут другое место для отдыха и отправления своих естественных потребностей. Масловцам и часовщикам такой расклад не понравился. С девочками в городе было туго. Приличных баб прятали и охраняли отцы и мужья, да и не будешь грабить и насильничать гражданское население, которое сам же и охраняешь. А всех веселых девочек собрал под своим крылом Коля Хромой. Так что невозможность посещать «Три сосны» сильно напрягла лихих братков. Они собрались на встречу и после длительного совещания постановили признать территорию «Трех сосен» ничейной территорией, на которой во все времена будет соблюдаться вечное перемирие, где никакие разногласия не могут помешать серьезным мужчинам культурно отдохнуть. Поэтому только у Коли Хромого люди могли забыть обо всем, разгрузить мозг и расслабиться, не опасаясь что во время соития кто-то приставит к их голове ствол и выпустит мозги на обои.
В городе даже ходила поговорка, что «пока в «Трех соснах» не слышно выстрелов, Углич может спать спокойно». Конечно, случалось у Коли Хромое разное, бывало, и до драки доходило, все люди-человеки, выпьют да позабудут о договоренностях, но вышибалы Хромого работали всегда аккуратно и быстро. Бузотеры оказывались в считаные секунды на улице, а на следующее утро шли к Хромому с повинной, прихватив с собой в виде оброка деньги или какой-нибудь дефицитный товар.
Мать, как всегда, Роман застал в храме. Она отчищала лампады от свечного нагара. Поговорив с ней и убедившись, что все в порядке, Роман отправился к себе. Перед тем как улечься в кровать, он выпил стакан самогона. Картофельная мутная жидкость хорошо расслабляла, снимала все стрессы – результат нервной работы. Оставив автомат в изголовье кровати – так, чтобы удобно было до него в случае необходимости дотянуться, – Роман завалился спать. Стоило голове коснуться подушки, как он растворился во сне. Спал крепко. Его ничто не тревожило. Он не слышал ни выстрелов, ни криков, раздающихся с соседней улицы, ни собачьего лая и визга. Все эти тревожные звуки внешнего мира прошли мимо него.
Проснувшись, Роман натянул на себя свежее белье, кинул в рот кусок вяленого мяса, запил ледяной водой, оделся и направился развлекаться. До ближайшего дежурства оставалось чуть больше суток. Можно было и оторваться, прежде чем опять заступать в строй.
До «Трех сосен» парень добрался без приключений. Вечерело. Улицы покрыл молочный сумрак, скоро будет совсем темно, но Роман собирался зависнуть у Хромого на всю ночь. К тому же рядом с Катькой даже спится слаще, прильнешь к ее голой спине, руку на задницу положишь, и можно храпеть хоть до утра. Сны снятся ясные, добрые, как в детстве.
У Хромого, как всегда, было полно народу. Все больше артельщики и масловцы. Большую часть народа Ромка знал. Но встречались и совсем незнакомые лица. Он прошел в питейный зал, плюхнулся на свободное место за большой стол из струганых, липких от пролитого пива досок и подозвал к себе Костю Домового, работавшего подавальщиком у Хромого. Тот постоянно крутился в зале, знал все о девочках, кто свободен, а кто уже ушел с клиентом, да и сам был не дурак выпить с лихими ребятами.
Розов заказал себе литр пива и пол-литра самогона. На закуску – домашней колбасы и квашеной капусты. На большее денег у него сегодня не было. Пока Домовой ходил за его заказом, Роман осмотрелся по сторонам. Народ привычно гудел. Пил до белых чертиков, тискал женщин да базарил обо всем на свете. Но при этом мужики помнили, о чем говорить можно, а о чем нельзя. Здесь можно было поделиться с товарищами смешными историями про дежурства, рассказать что-то диковинное из прошлого, но ни слова о делах родной группировки. Все, что касалось деловой жизни масловцев, артельщиков и часовщиков, находилось под строгим запретом. И мужики о запретном не трепались. Зато все остальное они рассказывали друг другу по тысячному разу, но при этом каждый раз слушали как в первый раз, одобрительно поддакивая и заливаясь хохотом в нужных местах.
Все вроде было как всегда, но что-то в помещении изменилось. Розов долго осматривался и никак не мог понять что к чему. Понимание пришло неожиданно. Обычно людей в питейном зале было поровну – быть может, с небольшим перевесом в ту или другую сторону, – от всех группировок. Но сейчас часовщиков было совсем мало. Все больше шушера и ни одного десятника или бригадира. Странное дело. Такого раньше на памяти Романа не случалось. В зале всегда кто-то отирался из старших. Хотя бы Иконников, Крест или Лихо. А тут вообще никого.
Обдумать это наблюдение Розов не успел. Перед его столом появился Домовой, поставил кувшин с пивом и кружку. Пообещал принести остальное через пять минут. Когда он вернулся с самогоном и закуской, за столом Романа сидели Степан Торопов из масловцев и Валя Хруцкий из артельщиков. Оба были уже изрядно пьяны и рассказывали ставшие от частого употребления пресными анекдоты.