Люсьен в недоумении пожал плечами.
— Не понимаю…
— Ладно, проехали, — Маша решительно вышла на улицу и подозрительно огляделась. — Ты видел кого-нибудь?
Люська аккуратно запер сарай, перед этим удивлённо оглядев развал.
— Руки никак не дойдут прибраться.
— Да уж, — хмыкнула она. — Извини, я просто испугалась и упала. Значит, ты никого не видел? Но здесь точно кто-то был и хотел… — она остановилась. «Что хотел — напугать? Посмеяться?» Что ж, и то, и другое ему удалось. — Как ты? Тебя долго не было, и я подумала…
— У меня всё нормально, — Люська пожал плечами. — Если можно так сказать. Сначала я хотел вернуться сразу же после допроса, но потом долго гулял по городу. Даже в гостинице ночевал, представляешь? Шиканул…
Маша уловила в его голосе какие-то новые нотки. Да и внешне Люська изменился — осунулся и посуровел.
— Я в городе был только когда в школе учился. В теантер ездили, — он нарочно исковеркал слово «театр».
— А как… вообще? — Маша старалась не обращать внимание на его тон.
— А никак! — зло ответил Люська. — Ты что, и правда думаешь, что кто-то будет заниматься этим делом? Мой отец, — он сжал зубы, едва не выругавшись, — сам виноват! Может так оно и лучше. Никто рыдать не будет!
Маша не нашлась, что ответить, и топталась сейчас на одном месте, старательно отводя глаза.
— Голодная? — он резко перевёл тему.
— Нет, — Маша вздохнула. — У тебя есть телефон? Я хотела Косте позвонить, а у меня зарядка испортилась. Тут такое было, пока ты… пока тебя… Пансионат горел.
Люська порылся в карманах.
— А всё бы здесь сгорело… — глухо проговорил он, протягивая Маше простую кнопочную «Нокию».
Маша по памяти набрала номер. Долго слушала гудки, и когда уже стала терять терпение, Костя наконец взял трубку.
— Костя, милый, это я! — крикнула Маша и отвернулась, прикрывая трубку рукой. — Как ты? Ты хорошо спал? Ты завтракал? Что? Занят? Хорошо, я поняла… — в горле запершило, и Маша, шмыгнув носом, нажала отбой.
— Быстро ты, — Люська смотрел на неё в упор.
— Очень занят, — объяснила Маша и протянула телефон.
Прежде чем забрать мобильный, Люська пару секунд не выпускал её руку из своей, пока она не выдернула кисть, почему-то почувствовав себя виноватой.
— Извини, — теперь она сама дотронулась до его локтя. — Я переживаю за него.
— Пойдём чай пить, — Люська стукнул ладонью по двери сарая, словно проверяя её на крепость.
Маша пошла за ним в дом, погружённая в собственные мысли и пытаясь расшифровать недавний звонок. Выходило одинаково — Костя или не хотел, или не мог говорить, он был напряжён и потому даже казался равнодушным. А чему тут удивляться? Обстоятельства сложились так, что Костя просто вынужден был принимать решение. И оно может быть явно не в пользу Маши… Вот уже сейчас он говорит, что занят, и даже не интересуется, с какого телефона она звонит. И ни одного тёплого слова…
Маша не сдержала порывистый вздох. Да что же с ней такое? Вон Люське сейчас гораздо хуже. Наблюдая за тем, как парень суетится на кухне, как чуть не выпало из его рук блюдце и рассыпался сахар мимо сахарницы, Маша поняла, что Люськины слова — всего лишь бравада, попытка справиться с ситуацией, свыкнуться с тем, что он остался совсем один, без родителей и родственников.
Люська вытер стол и сгрёб очистки вялого лука в мусорное ведро. Затем стянул через голову рубашку и покрутил шеей, разминая.
— Погоди, сейчас чистое накину.
Он пошёл в комнату, а Маша, приоткрыв рот, смотрела на его спину и плечи с развитыми мускулами и загорелой кожей. Он быстро вернулся, натягивая застиранную футболку, но глаза Маши выхватили его пресс и дорожку светлых волос, уходящих за ремень брюк. Она мотнула головой, отмахиваясь от наваждения и, когда Люська загремел посудой, остановила его.
— Давай я помогу, — Маша почти вырвала чайник из его рук.
— На, — просто ответил он и сел за стол.
Она набрала воды из-под крана, зажгла плиту. Сполоснула чашки и насухо вытерла их полотенцем.
— Там пряники есть, достань, — Люська кивнул в сторону рабочего стола.
— Ага, — Маша легко присела и открыла шкаф под ним. Порывшись, нашла пакет. Доставая, заметила в самой глубине полки, заставленной пакетами с макаронами и гречкой, тонкий рулон бумаги. Не сдержавшись, потянулась к нему.
— Чего возишься? Кидай их сюда, — Люська протянул руку и Маша передала пряники. — Где сейчас Костя? — спросил Люська, разрывая упаковку.
— Завтра похороны Аркадия. Уехал, чтобы заняться семейными делами, поминками…
— Угу, — Люська, не дожидаясь чая, вцепился зубами в пряник.
— Тебе ведь тоже надо… — Маша села напротив и сложила руки перед собой.
— Угу, — так же немногословно ответил Люська.
— Я могу как-то помочь?
Чайник тихонько загудел. Люська молча жевал и смотрел на Машу, а Маша на него.
— Ты красивая, — выдал Люська, и несколько крошек слетело с его губ.
От неожиданности Маша не нашлась что ответить.
— Поначалу показалось, что у тебя уши великоваты, — продолжил Люська, — а теперь вижу, что нет. Нормальные у тебя уши.
Маша подёргала себя за мочку. Непонятно было — шутит Люсьен или нет.
— Теперь ясно, почему тебя Костька заметил.
Маша нахмурилась.
— Что ты имеешь в виду?
— Что-что… Сказал же — красивая.
— По-твоему, у меня кроме ушей других достоинств нет? — Маша выключила газ под закипевшим чайником и стала разливать кипяток по чашкам.
— А ты хочешь, чтобы я тебе их все перечислил?
Даже через прихватку ладонь Маши моментально нагрелась. Грохнув чайник обратно на плиту, она села за стол и вцепилась в чашку. Маша смотрела на руки Люсьена, на то как он водил пальцем по краешку блюдца, и думала о том, как он берёт кисточку, макает её в воду, затем в краску и делает первый мазок — уверенно, с чувством и страстью… Руки, привыкшие к тяжёлой работе, оказались способны на вещи более тонкие и чувственные. И его глаза, сначала показавшиеся ей почти бесцветными, сейчас смотрели на неё, пробирая до самого нутра. Что же такое происходит, и почему так отчаянно пусто в голове?
Внезапно входная дверь хлопнула, освободив Машу от неловкости и растерянности. Вместе с Розой в кухню проник тёплый молочный запах.
— А, Люсечка, вернулся? Как ты, сердешный? — она обвела глазами кухню и, с головы до ног, Машу. — Думала, ты быстрее появишься. Заходили милиционеры, расспрашивали. А я только хорошее, ты ж меня знаешь. Врать не буду, только правду. Почему так долго в городе был?