— На вот, рубашку мою накинь! — Люська стащил с себя одежду и укрыл Машины плечи. От ткани пахло деревянной стружкой и бензином. — Вот видишь, какой вид? — Люська протянул руку, указывая на другой берег, где за живописный лес садилось солнце. — Цвет какой, а? — Он замер, вглядываясь вдаль.
Маша скользнула взглядом по его рельефным рукам и груди в вырезе майки и тоже посмотрела на раскинувшийся пейзаж.
— Хорошее место. Если этюдник поставить вот сюда, — она указала пальцем на небольшую плешь метрах в трёх от них, — то перспектива откроется полностью.
В Люськиных глазах заплескалось уважение.
— Так это ж моё место! Я туточки и сижу обычно, когда рисую.
— Масло, акварель, гуашь, пастель? — Маша склонила голову, с интересом разглядывая Люську.
— Ну… У меня просто краски обычные. Как в школе рисовать начал, так и…
— Покажешь? — Маша почувствовала такой азарт, что он перебил всё её плохое настроение.
Люська радостно кивнул, но в ту же секунду сник.
— Батя дома. Я сам-то на сеновале сплю, пока он здесь. Пьёт и буянит. Драться лез давеча. Рука не поднялась вломить. Другой-то родни нет — терпеть надо. Думал, может в город подастся, а кому он там нужен? Опять в какую-нибудь историю попадёт. Пусть уж здесь сидит. Прокормлю. Не пил бы только… Твой тоже пьёт?
— Нет, ты что. У меня отец очень хороший, добрый…
— Понятно, — Люська хлопнул себя по плечу, оставив кровавый след после комара. — Чего думаешь дальше делать? Вернёшься?
Маша поёжилась.
— Не хочешь рассказывать, не надо. Не дурак. С семейством Костяна знаком всю жизнь. Раньше они всё время здесь жили. Ну, до зимы так точно. Вот старик ихний…
— Их… — не удержалась Маша.
— Я так и говорю — старик ихний — дядька интересный. Я за ним подсматривал, пока пацанёнком был. Придёт сюда и ходит, ходит… Смотрит, рукой водит. Я думал, он больной какой-то. А потом узнал, что архитектор. И рисует ещё классно… У нас и картина есть евойная…
— Его… — эхом отозвалась Маша.
— Ага. Не знаю откуда. Может батя спёр? — хохотнул невесело.
«Маша!» — неслось из-за поля.
— Не охрип ещё Костька, — беззлобно заметил Люсьен.
— Отец у меня за драку сел, — тихо произнесла Маша. — Побил двоих — руку-ногу сломал… сотрясение мозга у третьего.
— За дело? Или по пьянке?
— За маму… она с вызова шла вечером, а они пристали. Мы тогда в городе жили, мама на «скорой» работала. Папа её встречал, ну и…
— Мужик! — с уважением кивнул Люська.
— Можно ведь было обойтись без драки, наверное, поговорить… Они ж мальчишки ещё совсем… Один из них сын депутата, кстати. Пьяные куражились.
— Трое?
— Да…
— Я бы тоже вломил за свою бабу. Настоящий мужик у тебя отец, запомни, — Люська с грустью посмотрел на бегущую внизу синеватую воду. — Таким гордиться надо.
— Машка! — Костя бежал к ним, размахивая руками, и Маша увидела, какое стало у него лицо — покрасневшее и обиженное.
Она быстро взглянула на Люську — он был спокоен, хоть и не скрывал усмешку. Маша сняла и протянула ему рубашку.
— Я очень хочу увидеть твои картины, — произнесла уверенно.
— Хорошо, — просто ответил Люська и, не прощаясь, зашагал в сторону Николаевского. Коза потрусила рядом с ним, тряся белоснежными боками.
— Машка, — Костя обхватил Машу руками с разбегу, чуть не свалив с ног.
— Задушишь, Цапельский, или утопишь… Берег крутой.
— Машка, Машка, Машка… — повторял Костя, уткнувшись подбородком ей в макушку.
Маша молчала и не двигалась, вдыхая его запах.
— Ты в порядке? Он ничего…
— Кто? Люська? — Маша отстранилась и внимательно посмотрела на Цапельского. — Ты сейчас серьёзно? Про друга-то?
— Ты мой друг, Маш, — пробурчал Костя.
— Давай просто помолчим, ладно? — Маша посмотрела в сторону, куда ушёл Люсьен, но уже не увидела его.
— Всё что хочешь… Пойдём? — Костя взял её за руку.
Маша упрямо выдернула ладонь.
— Не знаю, Кость, мне кажется, это не лучшая идея.
Цапельский кивнул.
— Я тебя понимаю. Давай обсудим всё позднее? Отдышусь только…
Они пошли к дому. Каждый шаг давался Маше с трудом, и в то же время она чувствовала, как внутри неё появляется необыкновенная лёгкость, словно прорвало плотину с застоявшейся водой, и поток её схлынул, освободил её, дав возможность дышать полной грудью.
— Ты поднимайся, а я проверю насос для воды.
Они остановились в саду, но Костя продолжал держать Машу за руку.
— Я лучше подожду тебя здесь.
— Не уходи только, ладно? Все уже разошлись по комнатам, так что… Не бойся.
— Костя, мне не пять лет. И я не боюсь.
Когда шаги Кости стихли за домом, Маша медленно побрела в сторону веранды. Сквозь занавешенные окна второго этажа пробивался неяркий свет. Внизу было темно. Окна кухни выходили на другую сторону, и Катя, наверное, до сих пор ещё крутилась по хозяйству. Несколько часов назад Маша думала, что будет помогать ей с уборкой, что вот так, понемногу, вольётся в жизнь семьи, скромно заняв место рядом с Костей. Но получилось всё так нескромно, что об этих мечтах теперь стоило позабыть. Но что если объяснить им… Рассказать, что на самом деле произошло с её родителями, и почему отец…
…- Это всё просто невыносимо! Мне кажется, что она что-то подозревает…
Шёпот на веранде заставил Машу замереть и спрятаться за стволом яблони в гуще огромного куста пионов. Аромат цветов оглушил её на секунду, словно она окунулась в бочку с духами. Но всё же запах сигарет отчётливо доносился со стороны дома.
— Ну потерпи ещё немного… Как только у меня появятся деньги…
— То что? Ты думаешь, я всё брошу ради тебя?
— А разве нет? Я скоро буду очень богат, вот увидишь…
Маша услышала шаги Кости и увидела белеющее пятно его рубашки. Разговор на веранде прервался, заскрипели половицы.
Маша выбралась из укрытия и, легко ступая по траве, выбежала ему навстречу. Обняв Костю в темноте, нашла его губы. Костя сжал её плечи и жарко ответил:
— Я всё сделаю, Маш, чтобы ты осталась…
— Я останусь…
Глава 7
…Костя ушёл часа через три, когда темнота за окном стала потихоньку рассеиваться, а в кустах оглушительно запел соловей. Кровать нещадно скрипела под ними, но птичья трель, казалось, перекрывала даже этот постыдный звук. Впрочем, Маше было всё равно, что подумают обитатели дома и какие выводы сделают. Костя, такой горячий, требовательный и стремительный — почему она должна отказываться от удовольствия? Кто знает, как оно будет потом? Кто знает…