— Да. И не нефтехимия, — вставил эмир в разговор свое мнение о сложных науках. — Ладно. Рассказывай дальше, а то отряд ждет. — Главарь банды обернулся и показал рукой на моджахедов.
Они толпой собрались на перевале и стояли там так густо, что Рагим Хасбулатов невольно подумал, что хорошо было бы где-то вверху поставить тройку пулеметов и расстрелять весь отряд, которому некуда будет ни спрятаться, ни убежать. А он сам тем временем скрутил бы эмира.
Однако вида о таких своих мыслях Рагим не подал, сказал только, меняя течение своих мыслей, чтобы случайно себя не выдать:
— Волкодавы ушли. Освободили базу. Пусть отряд идет туда.
— Ты уверен в этом?
— Полностью, эмир. Я видел, как они выходили оттуда, дал им время отойти подальше и сам покинул базу. Но в какую сторону они двинулись, я не знаю. Было совсем темно. Я никого из волкодавов увидеть не смог.
— Ты испугался? — сурово спросил эмир.
— Да, эмир, — ответил Рагим и покорно склонил голову, признавая свою вину. — Мне было страшно умирать потому, что я не завершил то, что хотел сделать. Но обида была сильнее страха.
— А что ты хотел сделать?
— Я хотел уничтожить подполковника Темирова, думал заставить его просить прощения.
— Он же, наверное, не раз видел тебя. Узнал? Как думаешь?
— Видел, но не узнал. Только однажды, когда его заставили колоть дрова для кухни, я проходил мимо, и меня кто-то из наших людей окликнул по фамилии. Подполковник посмотрел на меня, и мне показалось, что в глазах у него мелькнуло напряжение. Но он все равно не узнал и не вспомнил. Но кто я был для него, в самом-то деле? Так, даже не враг. Просто человек, которого хочется мимоходом унизить. Я тоже хотел его унизить ответно, думал даже помочиться ему в лицо. Поэтому мне не хотелось умирать, не поквитавшись с ним. Если ты позволишь, эмир, то я обязательно сделаю это.
— Я тебя понимаю, — сказал Рамазан Ахмедович и почти по-дружески приобнял Хасбулатова за плечо. — Меня когда-то тоже сильно унижал один человек, с которым мы вместе учились, были студентами одной группы. Нам с ним нравилась одна девушка. Он всегда старался унизить меня при ней. Я тоже мечтаю с ним расквитаться, как и ты со своим врагом, хочу отомстить за унижения, на которые тогда ответить не мог. Я был жалкий и слабосильный хлюпик-студент, а он — мастер спорта по борьбе, большой и сильный человек. Сейчас я эмир отряда, а он — крупный бизнесмен, владелец нескольких нефтеперерабатывающих заводов. Говорят, что без охраны даже в туалет не ходит. Боюсь, ему доложили о моем интересе к нему. Но я сначала разорю его, а потом буду унижать. Наша с ним общая любовь давно стала женой вообще постороннего человека, кажется, своего соседа, и матерью. Может быть, она уже и бабушка. Ее я тоже найду и заставлю смотреть на его унижение, как она когда-то глядела на мое. Молча, без всякой попытки заступиться или возразить, даже с интересом. Да, кстати, а что с заложниками? Рассказывай-ка дальше.
— Я нашел прямо на тропе шестерых наших моджахедов, которых ты, эмир, отдал под мое командование, и понял, что если поищу около входа, то найду еще два тела. Волкодавы, скорее всего, застрелили их и затащили куда-нибудь в кусты, с глаз долой. У них все автоматы с глушителями. Поэтому выстрелов не слышал никто. Ни я, ни те шестеро бойцов, которых изрубили наши враги. Но я понимал, что тут должны быть еще как минимум два моджахеда, которые караулили заложников, поэтому сошел с тропы, стал спускаться по камням, среди кустов и деревьев. Направление я держал правильное, вышел напрямую к гротам как раз в тот момент, когда солдаты-волкодавы стояли строем, а заложники передавали им на руки детей, чтобы те их несли. Так, видимо, им командир приказал. Потом взвод вместе с заложниками двинулся к выходу.
— Надо же, нежности какие! А сам командир где был?
— Его я как раз и искал взглядом, но найти не мог. Потом он вышел из твоего, эмир, грота с мешком в руках, прошел мимо тела убитого часового, сел к костру. Стал бумаги просматривать и в огонь бросать. Потом и мешок туда же швырнул. Я сначала думал напасть хоть на него, если моего подполковника увели, но тут два солдата вернулись и встали за спиной командира с автоматами наперевес. Охраняли его. А потом они все трое быстро по тропинке к выходу двинулись. Как ушли, я сразу к часовому подскочил. Мне показалось, что он еще дышит. Но у него было прострелено сердце и горло перерезано. С такими ранениями не живут, и помочь ему я уже ничем не мог. Тогда я поспешил в грот, где мы заложников держали, подумал, что там часовой может быть еще жив. Но картина повторилась. Сперва пуля в сердце, а потом и нож в горло. Кто-то безжалостно часовых добивал. Я крови не боюсь, но головы врагам никогда не режу. Хотя кое-кому с удовольствием ножом пощекотал бы.
— Этот твой лучший друг так и ходит в кальсонах?
— Когда я его видел в последний раз, он был именно в них. Кальсоны белые, а сам он аж синий. Замерз, похоже, основательно. Было очень даже прохладно.
— Что я тебе могу сказать на все это? Мне очень прискорбно, что уже второй джамаат, который я тебе отдаю под командование, гибнет, а ты остаешься цел. Боюсь, многие моджахеды не пожелают иметь тебя своим командиром. Я сам, конечно, человек нисколько не суеверный. Но давай оставим решение твоего вопроса на будущее. Я присмотрюсь к тебе получше, а там и решу. Но с Темировым тебе разобраться я помогу. Чем быстрее это удастся сделать, тем лучше. Но ты потом за это станешь моим должником, поможешь мне расквитаться с моим личным врагом. Договорились?
— Договорились, эмир, — сказал Рагим Хасбулатов и просиял, чем сильно, кажется, обрадовал Рамазана Ахмедовича.
Глава 18
Догонять банду командир взвода не собирался. Он сожалел, что сразу не выставил на наблюдательный пост все три пулемета. Но кто же знал, что банда именно здесь остановится, на том самом месте, где не было возможности ни убежать, ни спрятаться? Там просто негде было укрыться. Разве что в срочном порядке попытаться убежать за перевал, который только что был пройден. Но там поблизости находился первый пост с автоматчиком и снайпером. Попытка боевиков спастись не увенчалась бы успехом.
Такая остановка банды говорила о том, что эмир не настолько опытен, чтобы видеть потенциально опасные места и вовремя принимать меры. А что тут можно было сделать? Сам старший лейтенант Семипалатин предпочел бы проводить взвод через это место быстро и в темноте. В светлое время суток он отправлял бы спецназовцев вперед по отделениям. Прошло одно, удалилось. Второе двинулось тем же манером, а за ним и третье.
Или же предварительно следовало бы занять скалы, господствующие над перевалом, и проследить, чтобы противника не оказалось ни с одной из двух его сторон. В темноте сделать это помогут тепловизоры, стоящие на вооружении у спецназа ГРУ.
Но главное было все же в том, что Сиражутдинов надолго оставил свою банду в положении, в котором она могла быть уничтожена, а сам отошел в сторону, причем достаточно далеко, туда, где можно было бы спрятаться от обстрела за скалами. Это могло говорить о том, что Рамазан Ахмедович готов спастись сам и бросить свою банду на погибель. Или же у эмира просто-напросто не хватало опыта боевых действий. Делать преждевременные выводы старший лейтенант Семипалатин не стал. Время покажет, что представляет собой этот эмир.