Каменные лица, красные огоньки в глазах. Или зрачки отражали свет звезд, или эти глаза были красными сами по себе…
Но не красноармейцы были главными на прицепной платформе. Маленький человек, который поставил локти на стеклянный саркофаг и подпер ладонью подбородок, задумчиво смотрел на Томского.
Черный костюм-тройка, белая сорочка, галстук в горошек. Знаменитая бородка и не менее знаменитая лысина в половину головы. Ленин. Жил. Жив. Будет жить.
– Ну-с, товарищ Томский, не ожидали со мной встретиться?
Анатолий не мог произнести ни слова, даже если бы захотел ответить Ильичу, – язык прирос к небу. А Ленин, как всякий вождь, и не нуждался в ответах, его интересовали только свободные уши.
Он принялся расхаживать по платформе, фирменным жестом заложив руки под мышки.
– Я понимаю, что, лежа в Мавзолее, многим мешал, но… Во-первых, уложили меня туда против моего желания. Во-вторых… Впрочем, хватит и первого. Нас и помнят лишь тогда, когда мы мешаем другим. Ваши метрокоммунисты решили перенести меня к себе. Опять-таки сообразуясь лишь с собственными политическими амбициями. Или я не прав? Для них, клянусь мировой революцией, было архиважно, чтобы моя многострадальная мумия снова служила. На сей раз этому… Как бишь его? Москвину! Но в последний момент появляетесь вы, батенька! Доморощенный анархист, обиженный каким-то профессором-садистом. Щенок с еще не развитым мозгом, наивно полагающий, что знает путь ко всеобщей гармонии. Мстил бы, падла, своему Корбуту! Так нет! О, Анатолий, неужели так сложно было завернуть меня в красное знамя и похоронить в одном из заброшенных туннелей? Использовать связку тротила против того, кто давно умер. Пинать мертвого льва… Вам должно быть стыдно, господин хороший!
И Томскому действительно было стыдно. Ленин прав…
– Уничтожить меня нельзя, Томский. – Вождь вернулся к саркофагу, запрыгнул на него и принялся смешно болтать ногами. – По той простой причине, что я не человек, а миф. Легенду нельзя убить даже тонной взрывчатки. Теперь вы понимаете это своими куриными мозгами?
Толик хотел кивнуть, но паралич не позволил ему этого сделать, а Ильич развел руками.
– Что ж… Я не нахожу смягчающих обстоятельств. Приговор, как говорится, окончательный и обжалованию не подлежит. Прошу в саркофаг, милостивый государь. На мое место. Каждую ночь мы с вами будем объезжать на паровозе вокруг Кремля, и это, продолжаясь вечно, Томский, будет вашим персональным адом. Взять его!
Красноармейцы спрыгнули с платформы и бросились к Толику. Когда рядом оказался первый, Томский почувствовал невыразимое зловоние. Не просто трупный запах, а что-то, чему не было названия. Запах этот одновременно вызывал отвращение, пьянил, заставлял бурлить кровь, пробуждая какие-то смутные желания.
По глазам резанул свет. Дневной. Самый обычный. Толик увидел перед собой кусты, росшие у кремлевской стены, и понял, что сидит, прислонившись к ней спиной.
Рядом сидели остальные – Корнилов, Вездеход и Кипяток. На ногах был только Громов. Склонившись над Юрием, он подносил к его носу что-то вроде капсулы, состоявшей из стекла и стали.
– Что вы делаете? – Томский попытался встать, но из-за головокружения не смог этого сделать. – Зачем сняли с нас противогазы? Зачем…
– Спасаю вас, дурачков, – ответил Данила, причем голос его дрожал, как у застигнутого врасплох на месте преступления. – Делаю что-то вроде прививки.
Корнилов закашлялся, открыл глаза. Шевельнулся Вездеход. Застонал Кипяток.
Томскому наконец удалось встать.
– Что это, Данила? Что у вас в руках? Отвечайте быстро и не пытайтесь врать!
– Что ж… Вы имеете право знать. – Громов завинтил крышку капсулы. – Это передал мне Добровольский. Без этого нельзя даже приблизиться к Кремлю. Вы видели, что происходит с теми, кто пытается проникнуть на проклятую территорию без предварительной подготовки, и на себе испытали то, что делает Кремль с незваными гостями. В этом контейнере… Биомасса. Кремлевская биомасса. Я дал каждому из вас вдохнуть ее запах. Это что-то вроде прививки. Теперь вы менее подвержены влиянию звезд и других аномалий, с помощью которых Кремль лишает людей разума. Потому что сами стали частью Кремля…
– Сука, ну и сука же ты, Громов! – пробормотал Кипяток, приближаясь к Громову. – А сам?! Сам почему в противогазе?! Себе прививку не делал?!
– Нет необходимости. Это место и так давно во мне, а я – в нем. Я ведь и ослеп от того, что долго смотрел на кремлевские звезды.
В следующую секунду произошло то, чего никто не мог предвидеть. Леха прыгнул на Данилу, сбил его с ног. Усевшись сверху, отобрал у него контейнер и сорвал с Громова противогаз.
– Жри! Жри свою биомассу!
Корнилов и Томский бросились на помощь Даниле одновременно. Юрий схватил Леху за плечи и отшвырнул в сторону, а Толик ударом приклада уложил бунтаря на землю. Однако было поздно. Вязкая, бурая каша растеклась по лицу Громова. Залепила ему глаза, рот и нос. Данилу затрясло.
– Гр… Гроб… Луной… В темноте… Ж-ж-жа-а-ах… Кишки по асфальту… Плюх! Дыр-р-ра! Черви! Жрать! Костей много… Ломать!
Пробормотав это каким-то чужим голосом, Данила вдруг сел и небрежным движением стер жижу с лица.
– Зря ты это сделал, Леха. Ох, зря…
– Громов, вы как? – поинтересовался Томский. – В порядке?
– Гм… В беспорядке, да еще каком. Перебор. Я не нуждался в прививке. Но все это – лирика. Вы-то как, ребята?
Томский смотрел на пустой контейнер.
– Чем еще снабдили вас Невидимые Наблюдатели? Лучше уж сразу скажите, чтобы потом сюрпризов не было.
– Анатолий, постарайтесь рассуждать здраво. Наблюдателям известно, сколько людей погибло, пытаясь проникнуть на территорию Кремля. Они заинтересованы в том, чтобы наш поход закончился успешно. Я еще раз повторяю, содержимое этого контейнера – настоящий подарок для вас. Если не злоупотреблять такими вот прививками и побывать в Кремле только раз, то все будет нормально.
– Почему сразу не сказали нам о контейнере?
– Надеялся, что до него дело не дойдет. И потом… Какой бы была ваша реакция, если бы вы знали?
– Крайне негативная, чтоб тебя! – ответил за Томского Корнилов. – Да че уж теперь говорить. Снявши голову, по шапке не плачут. Мы точно не слетим с катушек?
– Не слетите, – помотал головой Данила. – А вот о себе этого сказать не могу. Доза, думаю, слишком велика. Надо спешить, ребята. Мне, честно говоря, хреновенько…
– Ему, видите ли, хреновенько! – Кипяток вскинул руки к небу. – Заразил нас какой-то мерзостью и… Тебе должно быть не просто хреновенько, а полный кабздец!
– Заткнись, Леха. – Томский натянул противогаз, повесил на плечо автомат. – Юра прав. Что сделано, то сделано. Так не будем же дожидаться полного кабздеца и…
Толик затих на полуслове. Вместо назойливого писка в голове теперь было что-то другое. Сравнить это можно было с легким, освежающим ветерком. А еще где-то на заднем плане, совсем уже невнятно, слышался шепот голосов. Они вроде о чем-то просили, что-то обещали, но разобрать отдельные слова было невозможно.