Опыты сознания - читать онлайн книгу. Автор: Георг Гегель cтр.№ 130

Дух как сущность, которая есть самосознание, – или обладающая самосознанием сущность, которая есть вся истина и знает всю действительность в качестве себя самой, – в противоположность реальности, которую он сообщает себе в движении своего сознания, есть всего лишь понятие духа; и это понятие в противоположность дневному свету этого раскрытия есть ночной мрак его сущности, в противоположность наличному бытию его моментов как самостоятельных форм – творческая тайна его рождения. Эта тайна содержит свое откровение внутри себя самой; ибо наличное бытие обладает в этом понятии своей необходимостью, потому что это понятие есть знающий себя дух, следовательно, содержит в своей сущности момент, состоящий в том, что оно есть сознание и предметно представляет себя. – Это есть чистое «я», которое в своем отрешении обладает внутри себя как всеобщего предмета достоверностью себя самого, или: – этот предмет для него есть проникновение всего мышления и всей действительности.

В непосредственном первом раздвоении знающего себя абсолютного духа его формообразование имеет то определение, которое принадлежит непосредственному сознанию или чувственной достоверности. Он созерцает себя в форме бытия, однако не бытия, лишенного духа и наполненного случайными определениями ощущения, не бытия, которое свойственно чувственной достоверности, а бытия, наполненного духом. Оно заключает в себе также форму, которая встречалась в непосредственном самосознании, форму господина в противоположность самосознанию духа, которое отошло от своего предмета. – Это наполненное понятием духа бытие есть, следовательно, форма простого отношения духа к самому себе, или форма бесформенности. По этому определению оно есть чистое, все содержащее и наполняющее светлое существо восхода, которое сохраняется в своей бесформенной субстанциальности. Его инобытие есть столь же простое негативное, мрак; движения его собственного овнешнения (EntauBerung), его творения в не оказывающей сопротивления стихии его инобытия суть струи света; в то же время они в своей простоте суть его для-себя-становление и возвращение из своего наличного бытия, пожирающие формирование огненные потоки. Различие, которое оно себе сообщает, хотя и разрастается в субстанции наличного бытия и складывается в формы природы, но существенная простота его мышления блуждает в них безостановочно и безрассудно, расширяет безмерно их границы и растворяет в своем величии их поднявшуюся до великолепия красоту.

Содержание, которое развивается этим чистым бытием, или его воспринимание, есть поэтому лишенная сущности игра в этой субстанции, которая только восходит, не опускаясь внутрь себя, не становясь субъектом и не укрепляя своих различий с помощью самости. Ее определения – только атрибуты, которые не достигают самостоятельности, а остаются лишь именами многоименного «одного». Это последнее окутано многообразными силами наличного бытия и формами действительности, как какими-то лишенными самости украшениями; они – только лишенные собственной воли вестники его могущества, наглядные образы его великолепия и голоса хвалы ему.

Но эта упоительная жизнь должна определить себя к бытию для себя и должна сообщить устойчивое существование своим исчезающим формам. Непосредственное бытие, в котором она противопоставляет себя своему сознанию, само есть негативная сила, которая растворяет ее различия. Оно есть поистине самость; и потому дух переходит к тому, чтобы знать себя в форме самости. Чистый свет разбрасывает свою простоту как некую бесконечность форм и отдает себя в жертву для-себя-бытию, дабы единичное приобрело себе устойчивость в его субстанции.

Обладающий самосознанием дух, ушедший в себя из бесформенной сущности или возвысивший свою непосредственность до самости вообще, определяет свою простоту как многообразие для-себя-бытия и есть религия духовного восприятия, в котором он распадается на бесчисленное множество духов более слабых и более сильных, более богатых и более бедных. Этот пантеизм, прежде всего спокойная устойчивость этих духовных атомов, превращается внутри себя самого в преисполненное вражды движение. Невинность религии цветов, которая есть только лишенное самости представление самости, переходит в серьезность жизни, полной борьбы, в вину животной религии, покой и бессилие созерцающей индивидуальности переходит в разрушительное для-себя-бытие. – Дела не меняет, что у вещей восприятия отнята смерть абстракции и они возведены в сущность духовного восприятия; одушевление этого царства духов заключает в себе эту смерть в силу определенности и негативности, которая берет верх над их невинным безразличием. Благодаря определенности и негативности рассеяние на многообразие покоящихся растительных форм становится преисполненным вражды движением, в котором исчерпывается ненависть их для-себя-бытия. – Действительное самосознание этого рассеянного духа есть множество разобщенных враждебных народных духов, которые в своей ненависти борются между собой насмерть и начинают сознавать определенные животные формы как свою сущность, ибо они суть не что иное, как животные духи, обособляющиеся животные жизни, сознающие себя вне всеобщности.

Но в этой ненависти истощается определенность чисто негативного для-себя-бытия, и благодаря этому движению понятия дух вступает в другое формообразование. Снятое для-себя-бытие есть форма предмета, которая порождена самостью или, лучше сказать, есть порожденная, себя исчерпывающая, т. е. превращающаяся в вещь, самость. Поэтому над лишь разрывающими животными духами берет верх работающий дух, чье действование не только негативно, но умиротворяюще и положительно. Сознание духа, следовательно, отныне есть движение, которое вышло за пределы непосредственного в-себе-бытия, равно как и за пределы абстрактного для-себя-бытия. Так как в-себе[-бытие] благодаря противоположности низведено (herabgesetzt) до некоторой определенности, то оно уже не есть собственная форма абсолютного духа, а есть действительность, которую сознание этого духа застает уже противоположной (entgegengesetzt) себе как обыкновенное наличное бытие, снимает ее и равным образом не только есть это снимающее для-себя-бытие, но также порождает свое представление, [т. е.] для-себя-бытие, выставленное наружу (herausgesetzt) в форме некоторого предмета. Это созидание, однако, еще не есть совершенное, а есть некоторая обусловленная деятельность и формирование чего-то наличного.

Итак, дух является здесь в качестве мастера, и его действование, которым он порождает себя самого как предмет, но еще не постиг мысли о себе, есть в некотором роде инстинктивная работа, подобно тому как пчелы строят свои ячейки.

Первая форма, так как она – непосредственная форма, есть абстрактная форма рассудка, и само произведение в самом себе еще не наполнено духом. Кристаллы пирамид и обелисков, простые соединения прямых линий вместе с плоскими поверхностями и равными отношениями частей, в которых уничтожена несоизмеримость круга, – суть работы этого мастера строгой формы. Из-за голой рассудочности этой формы значение ее не содержится в ней самой, она не есть духовная самость. Произведения, следовательно, или только воспринимают в себя дух как чуждый, отошедший дух, который, оставив свое живое проникновение действительностью, сам мертвый, водворяется в этих кристаллах, лишенных жизни; или эти произведения внешне соотносятся с ним как с таким, который сам внешен и наличествует не в качестве духа, т. е. как с восходящим светом, который отбрасывает на них свое значение.