С. Переход химизма
Уже обычная химия доставляет нам примеры таких химических изменений, при которых, например, некоторое тело сообщает одной части своей массы более высокую степень окисления и этим понижает степень окисления другой ее части, при каковой пониженной степени окисления данное тело только и может вступить в нейтральное соединение с приближаемым к нему другим, небезразличным к нему телом, тогда как при своей первой, непосредственной степени окисления оно было бы не способно к этому соединению. Здесь происходит следующее: объект соотносится с некоторым другим объектом не по какой-нибудь непосредственной, односторонней определенности, а полагает сообразно внутренней тотальности некоторого первоначального отношения ту предпосылку, в которой он нуждается для образования некоторого реального соотношения, и этим дает себе некоторый средний термин, через посредство которого он смыкает свое понятие со своей реальностью; он есть в-себе-и-для-себя-определенная единичность, конкретное понятие как принцип разделения на крайние термины, воссоединение которых есть деятельность того же самого отрицательного принципа, который в силу этого возвращается обратно к своему первому определению, но уже объективированным.
Сам химизм есть первое отрицание безразличной объективности и внешности определенности; он, следовательно, еще обременен непосредственной самостоятельностью объекта и внешностью. Он поэтому сам по себе еще не есть та тотальность самоопределения, которая происходит из него и в которой он скорее снимает себя. Получившиеся три умозаключения составляют его тотальность; первое умозаключение имеет средним термином формальную нейтральность, а крайними терминами напряженные объекты; второе имеет средним термином продукт первого, реальную нейтральность, а крайними терминами расщепляющую деятельность и ее продукт, безразличный элемент; третье же есть реализующее себя понятие, полагающее для себя ту предпосылку, которой обусловлен процесс его реализации, – умозаключение, имеющее своей сущностью всеобщее. Однако, в силу непосредственности и внешности, определению которых подчинена химическая объективность, эти умозаключения все еще оказываются вне друг друга. Первый процесс, продуктом которого является нейтральность напряженных объектов, угасает в своем продукте, и его заставляет вновь загораться лишь привходящее извне дифференцирование; будучи обусловлен некоторой непосредственной предпосылкой, он в ней и исчерпывает себя. И точно так же выделение небезразличных крайних терминов из нейтрального объекта, а равно и их разложение на их абстрактные элементы, должно исходить от привходящих извне условий и возбуждений деятельности. Но хотя оба существенных момента процесса – с одной стороны, нейтрализация, a с другой стороны, отделение и редукция – связаны в одном и том же процессе, и соединение, и притупление напряженных крайних терминов есть также и разделение на такого рода крайние термины – все же означенные моменты вследствие еще лежащей в основании внешности составляют две разные стороны; крайние термины, выделяемые в этом же процессе, суть другие объекты или материи, чем те, которые соединяются в нем; поскольку первые выходят из этого процесса снова небезразличными, они должны обратиться во-вне; их новая нейтрализация представляет собой другой процесс, чем та нейтрализация, которая имела место в первом процессе.
Но эти разные процессы, получившиеся у нас необходимым образом, представляют собой столько же ступеней, через восхождение по которым снимаются внешность и обусловленность, в результате чего понятие выступает как определенная в себе и для себя, не обусловленная внешностью тотальность. В первом процессе, или в первом умозаключении, снимается внешний характер отношения между составляющими всю реальность, небезразличными друг к другу крайними терминами или, иначе говоря, снимается отличность в-себе-сущего определенного понятия от его наличносущей определенности. Во втором процессе или во втором умозаключении снимается внешность реального единства, соединение как только нейтральное. Говоря точнее, формальная деятельность снимает себя сначала в столь же формальных [химических] основаниях или безразличных определенностях, внутреннее понятие которых есть теперь ушедшая в себя, абсолютная деятельность, как реализующаяся в самой себе, т. е. как деятельность, полагающая внутри себя определенные различия и конституирующаяся как реальное единство благодаря этому опосредствованию – опосредствованию, которое, стало быть, есть собственное опосредствование понятия, его самоопределение и которое ввиду того, что понятие рефлектируется из этого опосредствования в себя, представляет собой имманентное пред-полагание. Третье умозаключение, которое, с одной стороны, есть восстановление предшествующих процессов, снимает, с другой стороны, еще и последний момент безразличных [химических] оснований – снимает совершенно абстрактную, внешнюю непосредственность, которая, таким образом, становится собственным моментом опосредствования понятия самим собой. Понятие, которое тем самым сняло, как внешние, все моменты своего объективного наличного бытия и положило их в свое простое единство, благодаря этому полностью освободилось от объективной внешности, с которой оно теперь соотносится лишь как с некоторой несущественной реальностью; это объективное свободное понятие есть цель.
Третья глава
Телеология
Там, где усматривается целесообразность, принимают существование некоторого ума как ее создателя; для цели, следовательно, требуют собственного, свободного существования понятия. Теологию противопоставляют преимущественно механизму, в котором положенная в объекте определенность выступает, существенным образом, как внешняя, как такая определенность, в которой не проявляется никакого самоопределения. Противоположность между causae efficientes и causae finales, т. е. между только действующими и целевыми причинами, относится к указанному различию, к которому, взятому в конкретной форме, сводится также и исследование вопроса о том, следует ли понимать абсолютную сущность мира как слепой природный механизм или как ум, определяющий себя согласно целям. Антиномия фатализма (вместе с детерминизмом) и свободы равным образом касается противоположности между механизмом и телеологией; ибо свободное есть понятие в его существовании.
Прежняя метафизика обращалась с этими понятиями таким же образом, как и со своими другими понятиями: она отчасти предпосылала некоторое представление о мире и старалась показать, что то или иное понятие ему соответствует, а противоположное понятие неудовлетворительно, так как предпосланное ею представление о мире не может быть объяснено из него; отчасти же она при этом не подвергала исследованию понятия механической причины и цели, не ставила вопроса о том, какое из них истинно само по себе. Когда получен отдельно ответ на этот вопрос, то пусть объективный мир являет нам механические и целевые причины; их существование не есть мерило истины, а, наоборот, истина есть критерий того, какое из этих существований есть истинное существование мира. Подобно тому как субъективный рассудок являет нам в нем (в рассудке) также и заблуждения, так и объективный мир являет также и те стороны и ступени истины, которые, взятые сами по себе, лишь односторонни, неполны и суть только отношения явлений. Если механизм и целесообразность противостоят друг другу, то именно поэтому их нельзя брать как равнодушные друг к другу понятия, как будто бы каждое из них само по себе есть правильное понятие и обладает такой же значимостью, как и другое, так что весь вопрос только в том, где можно применять то или другое. Эта равная значимость обоих понятий основана только на том факте, что оба они имеют бытие, а именно, на том факте, что мы обладаем обоими. Но так как они противоположны, то необходимым первым вопросом является вопрос о том, какое из этих понятий есть истинное; а более высоким подлинным вопросом является вопрос о том, не служит ли их истиной некоторое третье понятие или не есть ли одно из них истина другого. Но целевое соотношение получилось у нас как истина механизма. То, что выступало как химизм, постольку берется за одну скобку с механизмом, поскольку цель есть понятие в его свободном существовании и ей вообще противостоит несвобода понятия, его погруженность во внешность; таким образом, и то и другое – как механизм, так и химизм, – берутся вместе под общей рубрикой «природной необходимости», так как в механизме понятие не существует в объекте, потому что объект этот, как механический, не содержит в себе самоопределения, в химизме же понятие или обладает напряженным, односторонним существованием, или (поскольку оно выступает как единство, напрягающее нейтральный объект и расщепляющее его на крайние термины) понятие, упраздняя эту раздельность, оказывается внешним самому себе.