Сказка в дом стучится - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Горышина cтр.№ 42

Она теперь окидывала меня не менее придирчивым взглядом, чем до того Терёхин — я слишком прилично одета для романтического свидания, да?

— Сама иди бери свой учебник. Но на чай не напрашивайся. Шевелись! У нас мало времени.

— Я быстро. Аля, не ругайся!

Но я ругалась — на себя, что впустила Терёхина в квартиру. Он уже однажды сидел так на кухне. С мамой. Когда притащил меня полуразвалившуюся из больницы домой. На руках!

— Матери скажешь, убью! — шикнула я на сестру, закрывая за ней дверь.

История с арифметикой на мою голову.

— Ты где припарковался? — вернулась я в кухню.

Терёхин не сменил позы, пиджак тоже не надел.

— А откуда твоя сестра может знать мою машину?

— А вот на кой ты ей вчера светился! Ты представить себе не можешь, как я выкручивалась!

— Из чего? Последний раз я видел твою сестру, когда ей года четыре было. Она меня, думаешь, помнит? Ага, не верю.

— Она тебя, к счастью, не помнит. Но машину запомнила, — я продолжала стоять в дверях кухни. — И розами ты очень хорошо мне по мордам надавал. Где у тебя голова была?

— Сказать, где? — он рассмеялся и бросил пиджак на диванчик. — Александра, хватит уже дуться! Тебе не идет! Можешь бухтеть, сколько хочешь. А вот захочу, вместо коробки, корзину роз тебе отправлю. Я не собираюсь скрывать отношения, которых нет. А были бы, не стал бы тем более. Мне реально плевать, что обо мне думают люди. Главное, что у меня душа спокойна. На данный момент я свободен от каких-либо обязательств и могу ухаживать за любой девушкой. Даже за тобой. Впрочем, об этом я подумаю после субботы. На субботу у меня все схвачено. Верно?

— Вот нафига ты надо мной издеваешься? Я ведь по-человечески вошла в твое положение и согласилась пойти к твоему другу…

— По-человечески ты меня послала. Забыла? А пошла со мной за деньги, как обыкновенная блядь. И скажи, что это не так?

Сказать — сказать я ничего не могла. У меня рот не закрывался. Он смотрел на меня снизу вверх, а вот у меня никак не получалось взглянуть на него сверху вниз.

— Ну ладно, не обижайся… Только и меня не унижай своей подачкой. Это был удар ниже пояса. Я считаю, что сделал для тебя не мало и никогда не просил ничего взамен. И тут — каких-то три часа в ресторане, и пошел на… Я реально могу пойти на… Пожертвование твоему театру пожертвованием, но я не хочу принимать никаких жертв от тебя лично. Мне тут жертвенной овечки в лице Марианны хватает. Вы, девочки, распределите роли. Не нужно друг дружку дублировать. Скучно смотреть один и тот же фильм.

— Тебе не пора на встречу?

— Да уйду я. Не переживай ты так. Только вагон разгружу. С куклами. И уйду.

Он поднялся со стула и подошел к окну. Откинул занавеску и поманил меня пальцем. Я подошла: обнимет, ну и фиг с ним.

— Я не планировал этого. Просто думал аккумулятор подзарядить. Это все чертова пуговица решила.

Там внизу мою машину блокировал серый Хайлендер.

— Бери ключи и пошли. У меня действительно мало времени. А Рав может еще и не завестись.

— Не надо.

— Аля, не будь дурой! Я тебя не покупаю. Ты не стоишь Хайлендера, поняла? Можно сучку подешевле найти. Ту, которая не будет огрызаться на каждое слово. Можно табун кобыл снять на эти деньги. Пошли!

— Доверенности все равно нет.

— Будет. Будет у тебя доверенность. В машине лежит. С остальным разберешься, не маленькая. Или маленькая? Тогда нехрен без мужика жить.

— Это к чему сейчас было сказано?

— К твоим дебильным вопросам. К твоему дебильному поведению. Ты в школе на уроках труда хорошо училась. Спасибо за пуговицу. Но основы семейной жизни у вас, наверное, уже отменили…

Он схватил пиджак и направился к двери.

— Пошевеливайся, сказочница! Я не привык задерживаться у баб так надолго, — сказал и обернулся уже у двери. — Аля, пожалуйста. Я с работы ради тебя ушел.

— Ради пуговицы.

— Ради кнопки, которая у тебя вместо носа. Тапочки сменить не забудь на уличную обувь. И второй ключ взять.

Я вытащила его из кухонного шкафчика, а Валера тем временем беспомощно озирался в поисках лопатки для обуви. Пришлось подойти и подать, но лопатка осталась у меня в руках, а я оказалась — в его и прижатой к входной двери, на мое счастье, обитой дерматином.

— Я тебе совсем не нравлюсь, да?

Его губы были совсем рядом, но не касались моих, хотя я и чувствовала исходящий от них пар. Точно на морозе. Да, меня затрясло, как при минус пятнадцати. О, да, минус пятнадцать лет. Когда он подхватил меня на руки на больничном крыльце, у меня тоже сердце остановилось.

— Никакого шанса?

— На что? На субботний вечер, плавно перетекающий в воскресную ночь?

Он молчал.

— Тебе нужно закрыть со мной гештальт?

Он молчал.

— Валера, я не могу так… На одну ночь. Я не практикую такое.

— Почему только на одну? Почему не на две?

Я бы хотела рассмеяться, но не могла. Лицо окаменело.

— Потому что с тобой у меня не может быть отношений.

— Почему?

— Потому что я чайлдфри, а ты — нет. И я не буду красть тебя у Никиты. Это жестоко.

— Ты никого ни у кого не будешь красть.

Он сильнее сжимал руки у меня под грудью, но не поднимался выше, не пробовал соски на твердость. Их и так было видно невооруженным взглядом. Он проверял твердость моего решения. Нет, нет и ещё раз нет.

— Буду, и ты это прекрасно знаешь. Поэтому нет.

— Только поэтому? Из-за Никиты?

— Нет! — почти выкрикнула я, испугавшись, что он может отыграться на ребёнке за попранное мужское достоинство. — Я тебя не знаю, как мужчину. Как человека… Поэтому и отказываться мне толком не от чего. Но я не дам нам шанса узнать друг друга, потому что это против моих правил: я не краду мужчин из семьи.

— У меня нет семьи, — выдохнул Валера уже мне в шею, но так и не поцеловал.

К счастью! В крохотной прихожей мы были, точно в космической капсуле, без лишнего воздуха… И мне реально могло потребоваться искусственное дыхание.

— У тебя нет жены, но у тебя есть семья, — говорила я тихо, пытаясь удержаться на ногах, которые сделались ватными, и единственной опорой для меня остались вот эти мужские руки.

Как тогда давно, когда он отобрал у меня костыли и предложил взамен себя. Нет, не предложил, просто дал — себя.

— На жену мне было б плевать, дети — табу. Особенно твои. У этих детей, кроме тебя, больше никого нет. Особенно у младшего. Ему даже сбежать не к кому.