Сказка в дом стучится - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Горышина cтр.№ 110

Моя проблема была во всем — запуталась, как муха в паутине, а бабушка-пчела в сговоре с папашей-пауком подкладывает мне мёдик в утешение. С лимончиком. Терёхин поставил на стол знакомую коробочку с ожидаемыми словами:

— Бабушка просила передать.

Обратился он к сыну, поэтому именно Никита раскрыл коробку и вынул кекс. А я давно раскрыла их семейный сговор. Это разве честно — скопом на одну? Но на войне, как говорится, все средства хороши.

— Никита, чего молчишь? Ты же хотел поехать к деду, а сейчас не рад?

— Рад, — буркнул Никита, давясь бабушкиным кексом.

А мы ему так и поверили!

— Ешьте, пейте и спать! — пока я еще могла командовать объединенными вражескими силами хотя бы за столом.

И только в душе я почувствовала себя полновластной хозяйкой положения, потому что закрылась на замок, а потом долго сушила волосы феном. Мозги мои уже давно ссохлись. Обложили со всех сторон, обвели вокруг пальца и предлагают еще прыгать от радости. Впрочем, новый махровый халатик пришелся впору, почему бы и не порадоваться подарочку?! А самый большой подарочек лежал уже в кровати — грел гнездышко.

— Ты хочешь спать или говорить? — спросил он, меняя свою половину на мою, если вообще в этой кровати было что-то мое.

— Я говорить просто не хочу.

Его рука сначала легла мне на плечо, потом оттянула майку, чтобы замереть на груди, точно проверяя, бьется ли еще мое сердце — на ласку это не было похоже.

— Саша, отец велел мне молчать, и я молчал, хотя и не видел в этом смысла. Ты действительно считаешь, что Марьянка мучилась из-за вины?

Я прикрыла глаза, стараясь отогнать прочь прокатившуюся по телу горячую волну.

— Она устроила после похорон весь этот цирк, чтобы ты ничего не рассказал.

— Какой цирк?

Я не открывала глаз, он не убирал руки.

— Меня выгнала, Наташу против меня настроила, выдумала про меня и отца.

— Марьяна?

— Да, — выдохнула я. — Не хотела меня больше видеть. И все из-за этой дурацкой аварии! Да мне в сто раз больнее было со сломанной душой, чем со сломанными костями.

Когда Валера тихо выругался мне в спину, я схватила его за запястье, но не оттолкнула руку, а сильнее прижала к груди — хотела удержать от опрометчивого шага.

— Валера, она не виновата. Она была ребенком и всего лишь просила не рассказывать об оплошности маме. Твой отец заставил ее дружить со мной против ее воли, как настоящий садист. И ты, уже взрослый, видел все это и молчал. Ты виноват больше других…

— Ну да, конечно… Я…

— Ну, а кто? Ты, конечно! С твоего отца теперь взятки гладки. Марианна тут по всем статьям выходит пострадавшая сторона. И ваша мама, не зная того, заставила ее снова на угольках попрыгать.

— Ну мать-то тут при чем?

— А она тебе молча кексик принесла?

Хватка усилилась, и Валеркин подбородок впился мне в плечо.

— Я заказал доставку. Анонимно. Чтобы мать не догадалась.

— Не ври. Я пила с ней утром чай.

Он меня отпустил, и я судорожно натянула одеяло под самый нос.

— А чего не сказала?

Я зажмурилась, почувствовав на ресницах соленую влагу.

— Валер, это дурь какая-то… Что с Марианной, что с твоей матерью… Я устала от всех этих ваших бесхитростных игр. Скажи, это ты попросил мать пригласить меня к Сеньке?

Он развернул меня к себе так резко, что пришлось сказать в голос «ай!» Его же голос сделался тигриным или львиным, если между ними есть хоть какая-то разница.

 — Это она тебе сказала? Или моя сестренка? Или тебе самой пришел на ум этот бред? Ну, давай, отвечай!

— Тише ты! Никита за стенкой!

Валера резко сел — так, что кровать аж застонала.

— А я от него не прячусь! И от тебя не прячусь! — не стал он даже пытаться удержать голос на шепоте. — И не прячусь за спиной у матери в сорок лет.

— В тридцать девять… — поправила я, чтобы убавить громкость. — Почти в тридцать девять… Тише, не надо орать, — шептала я, уже подтянувшись к подушкам всем телом.

— А не надо бить ниже пояса, подвергая сомнению каждое мое слово. Вот не надо! Я не виделся сегодня с матерью, я заказал кекс для тебя. Какого признания ты от меня хочешь? Зачем копаешься в моих мотивах? Меня отец учил, что мужика женщины оценивают не по трепу, а по поступкам. Что я сделал не так? Что тебе не нравится?

— Валера, твоя мать сказала…

— Да плевать я хотел, что она сказала! — снова кричал он. — Зачем ты ее слушаешь? Чего тебе мало? Почему не спросить меня напрямую?

— Так я и спрашиваю, ты просил или не просил?

Я тоже повысила голос. Валера не отвечал, смотрел на меня зло, исподлобья, и я минуту слушала только его тяжелое дыхание.

— И? — выдохнул он горячо, опустив руки по обе стороны матраса, но лицо его оставалось сбоку, и мне пришлось скосить глаза в сторону окна. — Я тебе в первый же день сказал, что не ожидал тебя увидеть. А потом сказал, что безумно рад, что ты нашлась. Почему ты считаешь, что я вру? Почему я вообще должен тебе врать в таком вопросе?

— Твоя мать сказала, что попросила Марианну позвонить мне, потому что думала, что теперь мы сможем быть вместе…

Он зажмурился, сильно — точно от боли. Потом осел на матрас, но рук не убрал, и я видела, как в них напряглись все жилы.

— За что ты так меня? Почему ты мне не веришь?

Валера вскинул глаза, и в темноте показалось, что они на мокром месте, но ведь не мог же он в действительности плакать, взрослый мужик тридцати восьми полных лет…

— Я сказал, что сделаю все, чтобы удержать тебя, и делаю… Все… Что могу… Мать… Да хоть Господь Бог… Да какая разница, кто нас свел? Вместе мы остаться можем только сами. Если этого захотим… Так чего ты вмешиваешь в наше личное дело посторонних людей?

— Она сама вмешалась. И какая же она посторонняя? Она — твоя мать!

— У меня есть ты, Никита и Сенька. Больше у меня никого нет. Пойми ты это! Неужели так сложно?

Я откинулась на подушки, закрыла лицо руками и тут же почувствовала на пальцах его губы, руки под грудью, а коленку между ног…

— Они есть, и ты не можешь вычеркнуть их из своей жизни…

Я переместила ладони ниже, полностью закрыв губы, чтобы сохранить возможность говорить. Теперь встретились наши взгляды: оба потерянные в чужом мире, не видящие пути-дороги обратно в маленький мирок, который неприступен, как средневековая крепость.

— Я от всех откупаюсь. И буду продолжать это делать. Другого варианта не вижу. Считаешь, сестре нужен врач? Я готов оплатить любого специалиста. Только что-то сомневаюсь, что Марьяна признает себя сумасшедшей.