Не очень-то много, если судить строго. Я не изменила мир, не изобрела лекарства от рака, не создала шедевр искусства, который останется в веках. На домах, где я жила, не повесят таблички с моим именем. Я сижу в офисе и покрикиваю на людей, чтобы те работали побыстрее, креативили больше товаров, которые будут напрочь забыты через год или два, оба моих чудесных ребенка в один прекрасный день решат, что моя ДНК должна остаться в будущих поколениях, но ведь так поступают дети миллионов других людей – в этом нет ничего потрясающего, кроме того, что сейчас все вокруг озабочены перенаселением, а я внесла в него свою лепту.
Когда я вернулась вечером домой, там не было никого, кроме собак, – Барри встретил меня в своей обычной истеричной манере «БОЖЕ МОЙ, Я БОЯЛСЯ, ЧТО НИКТО БОЛЬШЕ СЮДА НЕ ВЕРНЕТСЯ И Я ОСТАНУСЬ ОДИН НАВСЕГДА!», хотя выгульщик вернул их домой час назад, а что до Джаджи, так тот бросил на меня уничижающий взгляд, испортил воздух, пошел к дивану и занял мое любимое место. Что ж, хотя бы Барри рад меня видеть. Детей дома не было, я пыталась припомнить, было ли у них на сегодня запланировано что-то после школы, или они просто свалили к своим друзьям, не предупредив меня. Я написала им обоим сообщения с вопросом, ждать их к ужину или нет, потом побрела к курятнику, чтобы задать корма курочкам и закрыть их на ночь. Галина вцепилась в кисточку на моих когда-то стильных лоферах и попыталась ее заглотнуть. У меня мелькнуло нехорошее желание, чтобы она ею подавилась, хотя потом я все-таки вытащила кисточку из ее клюва и подумала, что надо бы не забыть пришить ее назад. Но Галина не унималась, она тянула за кожаный шнурок в свою сторону, а я – в свою. Тут она не выдержала и клюнула меня в руку.
Я проверила телефон, может, дети ответили на мое сообщение, или, может, Джек что-нибудь написал, я ему как-то намекала о приближающемся дне рождения, но ничего не было. Тут я совсем потеряла терпение и решила позвонить своим драгоценным деткам и – о, ужас! – поговорить с ними по телефону, но, конечно же, никто из них не ответил на звонок. Вот не понимаю я, как они могут проводить ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ привязанными к телефонам, смеяться, сидеть в снэпчате, делать селфи и еще бог знает что, но в момент, когда я использую телефон по прямому назначению, за которое я же ежемесячно плачу, чтобы позвонить им и узнать, где они / чем заняты и т. д. (ясно-понятно, что они ни за что не скажут, где они и чем заняты, потому что их старушке-матери необязательно это знать, только если им нужны деньги или чтобы я их подвезла куда-нибудь), – то от них нет никакого сигнала, глухо как в танке, а потом они просто отделываются от моих расспросов, что «не слышали» или что «связь пропала».
В результате, после тонны отправленных им сообщений я получила ответ от Джейн. Она прислала одну букву – «К».
«К». Это «К», которое они иногда присылают, сводит меня с ума. «К» – и все. Разве я многого прошу? После того, как я девять месяцев носила их под сердцем, а они, пройдя по родовым путям, не оставили там живого места, потом я подтирала им зады, а они срыгивали мне на грудь, я вытирала их слезы, когда они падали с велосипедов, я мазала их зеленкой, когда они обдирали себе коленки, я была бесплатным шофером и возила их повсюду, готовила и стирала на них, как служанка, – и ПОСЛЕ ВСЕГО ЭТОГО им лень два раза пальцем нажать на клавиатуру, чтобы отправить мне полное «ОК» в ответ?
Я открыла первую бутылку вина и решила не торопиться разогревать ужин. Какой смысл готовить что-то вкусненькое для себя одной? Понятно, что это не приготовление еды в полном смысле, поскольку шеф-повара из M&S сделали за меня всю работу; мне просто надо было разогреть кое-что в духовке или в микроволновке, и тем не менее даже это небольшое усилие казалось утомительным, особенно после недавней схватки с Галиной, в которой я чуть не потеряла палец. Потом я подумала, что можно на скорую руку сообразить какой-нибудь ужин на троих – меня и двух собак, – но когда я представила, какие миазмы будут выдавать ночью собаки после сибаса с травами и лимоном, то поняла, что это бы стало последним гвоздем в гроб под названием День Рождения, Которого Не Было. Вместо ужина я потащилась к дивану с пачкой «Доритос», бутылкой вина, уселась там с собаками и всплакнула. Я стараюсь изо всех сил быть Сильной Независимой Женщиной, которой никто не нужен, но сложно оставаться таковой, если все забыли про тебя в твой день рождения. Джаджи с годами ничуть не становится сентиментальнее и на плачущих женщин реагирует всегда одинаково – с отвращением сопит и отодвигается в сухое место, а бедняга Барри принял все на свой счет, думал, что я из-за него плачу, и потому притащил все свои игрушки и сел рядом, положив повинно голову мне на колени, отчего я заплакала еще горше и чуть не задохнулась, потому что его шерсть попала мне в рот. Жаль, что я не погасила свет, – сидеть в темноте и предаваться самоуничижению как-то убедительнее.
Я практически допила первую бутылку вина, как вдруг в замочной скважине заскрежетал ключ. Я поспешно вытерла слезы кухонным бумажным полотенцем, чтобы никто не застал меня в таком разобранном виде (сижу одна, рыдаю), – объяснять потом, что я плакала оттого, что все забыли про мой день рождения, было бы унизительно, жалкое зрелище, как будто пятилетней девочке не подарили Барби, которую она хотела, только это зрелище было бы еще более жалким, потому что сорокашестилетней женщине уже не подобает так реагировать на дни рождения или неудачные подарки, и ведь не объяснишь, что дело не в подарках, а в том, что никому за весь мой день рождения не было дела (хотя получать подарки тоже приятно).
Джейн открыла дверь в гостиную.
– Ах вот ты где, – сказала она. – Что у тебя с рукой?
– Это Галина. Чуть мне палец не откусила, – сказала я обиженно.
– Не преувеличивай, как она могла тебе палец откусить? Ты ее раздразнила чем-то? Она ведь очень нервная курица.
– Она тупая курица! – отрезала я. – Курицы не должны быть такими несдержанными. А она только и думает, как меня клюнуть куда-нибудь.
– Ой, ну ладно тебе. Пойдем на кухню?
– Не пойду.
– Почему?
– Потому что я не собираюсь ничего готовить. Потому что мне надоело, что ко мне относятся как к последней собаке. Потому что, если тебе недосуг позвонить мне и сказать, когда ты будешь дома и готовить ли мне ужин, то зачем я буду ради тебя из кожи вон лезть? И где твой брат до сих пор бродит, или он что, пал смертью храбрых на поле компьютерного сражения?
– Он на кухне, – ответила Джейн.
– Пусть он там не ждет, ужина не будет, – недовольно фыркнула я. – Он даже не почесался, чтобы ответить на мои сообщения, и сейчас даже не зашел и не поздоровался, так что «Доритос» ему не видать, как своих ушей, – здоровой рукой я прижала к груди пачку с чипсами.
– Хорошо, – ответила Джейн, – как хочешь. – И вышла.
«Ах ты ж паразитка, – подумала я. – Ты у меня сейчас получишь. Думаешь, можешь меня вот так раздраконить и спокойно уйти?» – Я хотела было пойти за ней на кухню, но потом решила остаться на месте, потому бежать за ней – это значит показать свою слабость, и потом после полбутылки вина без закуси (только несколько чипсов и кусочек торта в офисе), боюсь, моя тирада праведного гнева несколько пошатнулась бы, потому что я сама вряд ли смогла бы прямо держаться на ногах. Я уселась поглубже на диван, налила себе еще вина, чувство покинутости усилилось, потому что Барри оставил меня, чтобы последовать за своей любимой хозяйкой Джейн.