Дань псам. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Эриксон cтр.№ 122

– Благословить, – сказала она, – значит вселить надежду. А достаточно ли этого? Освятить желание удачи, полной жизни? И что это может дать?

– Верховная жрица, – наконец произнес он, словно подыскивая слова, – благословляя, ты обретаешь момент покоя, в том, кого благословляешь, в том, кому нужно благословение. Возможно, этот момент продлится недолго, но твой дар… ценность его никогда не увянет.

Она отвернулась. За свечами она увидела стену, покрытую иероглифами анди, и нарисованные фигуры – все повернутые в одну сторону, где было изображение женщины, стоящей спиной ко всем, кто молил ее. Мать, отвергающая своих детей; Салинд видела, как художник выписал все лица, воздетые в отчаянии, искаженные мукой – да, написано слезами.

– Мне нужно обратно, – сказала она.

– Обратно? Куда?

– В лагерь, к паломникам.

– Вы еще недостаточно окрепли, Верховная жрица.

Он перестал обращаться к ней по ее избранному имени. Теперь он видел в ней Верховную жрицу. Почему-то это доставило ей боль. Но сейчас не время было придавать значение таким вещам. Спиннок Дюрав сказал верно: она еще слишком слаба. Даже эти мысли утомили ее.

– Как только смогу, – сказала она.

– Разумеется.

– Они в опасности.

– Что я могу сделать для тебя?

Она наконец снова посмотрела на него.

– Ничего. Это только мое. И Провидомина.

Услышав это имя, тисте анди поморщился.

– Верховная жрица…

– Он не откажет мне снова.

– Он пропал.

– Что?

– Я не могу его найти. Простите, но я совершенно уверен, что его больше нет в Черном Коралле.

– Не важно, – сказала она, сама себе не очень-то веря. – Не важно. Он придет, когда понадобится.

Она видела, что и Спиннок Дюрав ей не верит, и не могла его корить за это.

– Искупитель привел меня на край смерти, – сказала она, – чтобы показать, что нужно. Чтобы показать, зачем нужна я. – Она помолчала. – Это звучит заносчиво? Да?

Он горестно вздохнул и поднялся.

– Я зайду проведать вас, Верховная жрица. А пока поспите.

Она чем-то обидела его, но чем?

– Погоди, Спиннок Дюрав…

– Все хорошо, – сказал он. – Вы не поняли меня. Или не совсем поняли. Вы сказали: ваш бог показал вам, что требуется, – мы, тисте анди, вечно хотим это получить, но никогда не получаем. И вы сомневаетесь в себе. Заносчивость? Бездна внизу, Верховная жрица. Вот что чувствуешь, когда Искупитель благословляет тебя?

И она осталась одна в комнате. Пламя свечей качнулось, когда Спиннок Дюрав выходил, и качающийся свет заставил фигуры на стене плясать.

Только мать по-прежнему стояла, отвернувшись.

Салинд почувствовала прилив гнева. Благослови своих детей, Мать Тьма. Они достаточно страдали. Это я говорю из благодарности твоим собственным жрицам, которые вернули меня к жизни. Это я говорю во имя искупления. Благослови детей своих, женщина.

Свечи снова горели ровно, высоким пламенем, не обращая внимания на слабый гнев Салинд. Нигде в комнате не было тьмы – это, поняла она, и есть ответ.

Старая кровь, забрызгавшая стены, почернела и словно хотела поглотить свет лампы. Пыль сыпалась из трещин в покосившемся потолке, напоминая Провидомину, что над его головой – половина горы. Верхние уровни крепости уже разрушились, сложились внутрь, но продолжали пока держаться. Возможно, вскоре сдадутся и нижние туннели, и тогда грозные развалины на изрытом утесе просто сползут в море.

А пока еще есть эти неосвещенные, прямые и извилистые коридоры, беспорядочный лабиринт, где никого не должно быть, и все же в густой пыли отпечатались подошвы сапог. Мародеры? Возможно, хотя Провидомин прекрасно знал, что поживиться в этих нижних уровнях практически нечем. Он ходил по этим путям много раз, пытаясь хоть чем-то помочь узникам Паннионского Провидца – но всего этого было недостаточно, всегда недостаточно.

Если существует самое злобное проклятие, когда порядочный человек оказывается в неизбежном рабстве у живого воплощения абсолютного зла, то Провидомин ощутил его на себе в полной мере. И порядочность не служила оправданием. Честь не давала отсрочки по преступлениям против человечности. А что касается долга… что ж, он все больше становился лишь оправданием жалкой аморальности. Ничего этого он не привел бы в оправдание того, что совершал по велению своего господина. И не стал бы говорить о принуждении, о понятном желании сохранить жизнь под угрозой смертного наказания. Все это ни к чему. Когда совершаются несомненные преступления, оправдываться будет только трус. И это наша трусость прежде всего делает такие преступления возможными. Ни один тиран не сможет благоденствовать, если все скажут «нет».

Тиран начинает процветать, когда первый драный придурок ему салютует.

Он прекрасно понимал, что многие довольны таким обществом – есть и другие Провидомины, большинство из них упиваются страхом и повиновением, которое продиктовано страхом. И вот он здесь, следом за старым слугой Провидца, пробравшимся в развалины старой крепости. Нет никакого мародера. Замышляется грязный договор, в этом Провидомин не сомневался. Выжившие в одном кошмаре собираются устроить еще один. И этот человек не останется в одиночестве, добравшись до места назначения.

Провидомин прикрыл заслонку лампы и двинулся дальше.

Здесь умирали малазанские солдаты – и воины Панниона. Сегулехи прорвались через ряды защитников дворца. Провидомин буквально слышал эхо той бойни, крики умирающих, отчаянные проклятия горькой судьбе, звон оружия. Он дошел до ступенек, ведущих вниз. Каменные осколки на ступеньках были сдвинуты в сторону. Откуда-то снизу доносилось бормотание голосов.

Они даже не выставили охрану, настолько были уверены в своей безопасности, и он, неслышно спускаясь, увидел внизу отблеск ламп.

Эта палата служила когда-то домом для того, кого звали Ток Младший. Прикованный к стене, он был недоступен для чудовищной матери Провидца. Крохи милосердия со стороны Провидомина, наверное, жгли беднягу, как капли кислоты. Лучше было позволить ему окончательно сойти с ума, сбежать в тот мир забвения, где все настолько сломано, что не подлежит восстановлению. Он еще чувствовал запах матроны к'чейн че'маллей.

Уже можно было различить голоса – трех или четырех заговорщиков. В голосах он слышал возбужденное ликование и обычное самодовольство – старая песня тех, кто играет в игры с жизнью; таков старый мир, всегда одно и то же.

Свой гнев он подавил так давно, что потребовалось усилие, чтобы снова призвать его к жизни, но это было необходимо. Гнев испепеляющий, хотя и жесткий, контролируемый, безоговорочный. В трех ступеньках от пола, все еще в темноте, он медленно достал тальвар из ножен. Не важно, о чем они там болтают. И не важно, что их жалкие планы обречены на провал. Сам заговор пробудил в Провидомине дух убийства, который теперь бился внутри, гремел презрением и отвращением, готовностью сделать то, что нужно.