– Как мы посмотрим? Ключи у тебя! – крикнула Лаура.
Гвидо, надеявшийся было передохнуть, поднялся, чертыхаясь, и отпер калитку и стеклянную дверь.
Тут же раздался хор:
– Бруно, Бруно!
– С этого придурочного ребенка станется просидеть целый день под кроватью, просто назло, – заявил Гвидо, теряя терпение.
Обыскали весь дом: под кроватями, в шкафу, на шкафу, под шкафом, в кладовке со швабрами – без толку.
Через какое-то время Ливия заметила:
– И Руджеро что-то не видать.
И правда. Кот, который вечно вертелся под ногами (уж кому это знать, как не Гвидо), будто тоже испарился.
– Руджеро, если его зовешь, обычно или прибегает, или мяукает. Давайте позовем.
Мысль была здравая: раз уж мальчишка не откликался, единственным, кто мог хоть как-то отозваться, оставался кот.
– Руджеро! Руджеро!
Кота не видать и не слыхать.
– Значит, и Бруно в доме нет, – решила Лаура.
Все вышли и принялись искать вокруг дома, заглянули в обе припаркованные машины – никого.
– Бруно! Руджеро! Бруно! Руджеро!
– А может, он пошел по дороге к шоссе? – предположила Ливия.
Лаура тут же вскинулась:
– Не дай бог, он туда дойдет… Там такое движение!
Гвидо сел в машину и двинулся в сторону шоссе с пешей скоростью, вертя головой направо и налево. Доехал до шоссе, повернул назад и увидел, что у дверей того домишки, что поплоше, стоит крестьянин лет пятидесяти, затрапезно одетый, в замызганной кепке, и так пристально пялится в землю, будто считает там муравьев.
Гвидо затормозил, высунулся в окно:
– Эй, послушайте…
– А? – откликнулся тот, поднимая голову и моргая, будто его только что разбудили.
– Вы тут ребенка не видели?
– Чего?
– Мальчика трех лет.
– А что?
«Что за дебильный вопрос», – подумал Гвидо, чьи нервы уже были на взводе. Но ответил:
– Пропал, найти не можем.
– Ай-ай-ай, – сказал крестьянин, резко меняясь в лице и разворачиваясь к дому.
– Что значит «ай-ай-ай»? – удивился Гвидо.
– «Ай-ай-ай» значит «ай-ай-ай», и точка. Я пацаненка этого не видел, ничего про ваши дела не знаю и знать не хочу, – отрезал собеседник, зашел в дом и захлопнул дверь.
– Эй, вы куда?! – завопил взбешенный Гвидо. – Так с людьми не разговаривают! Что за хамство!
Ему хотелось поскандалить и хоть как-то отвести душу. Он вышел из машины, подошел к двери, поколотил в нее, попинал ногами – без толку, дверь так и не открылась. Запыхавшись, снова сел в машину, проехал мимо второго дома – того, что выглядел поприличнее, – но дом показался ему пустым, так что он поехал дальше и вернулся к своим.
– Не нашел?
– Не нашел.
Лаура обняла Ливию и разрыдалась.
– Видите? Я же говорила, что этот дом проклят!
– Лаура, уймись, ради бога! – взмолился муж.
Единственное, чего ему удалось добиться, – Лаура зарыдала еще громче.
– Что нам теперь делать? – спросила Ливия.
Гвидо недолго думал:
– Пойду позвоню Эмилио. Мэру.
– А зачем мэру?
– Пусть пришлет ту же команду. Или каких-нибудь патрульных. Чем больше народу будет его искать, тем лучше. Скажешь, нет?
– Постой. Может, лучше позвонишь Сальво?
– И то верно.
Монтальбано подъехал минут через двадцать на служебной машине. За рулем сидел Галло, летевший со скоростью, достойной гонок в Индианаполисе.
Вышедший из машины комиссар был усталым, бледным и недовольным – впрочем, так он выглядел всякий раз после поездки с Галло.
Ливия, Гвидо и Лаура затараторили наперебой, и лишь ценой недюжинных усилий Монтальбано удалось хоть что-то понять, прежде чем все смолкли, взирая на комиссара в ожидании утешительного ответа, как паломники, ждущие благодати от Мадонны Лурдской.
Вместо этого они услышали:
– Могу я попросить стакан воды?
То ли жара его так доконала, то ли подвиги Галло, но нужно было прийти в себя. Женщины разочарованно смотрели на него, пока Гвидо ходил за водой.
– Где он может быть, как ты думаешь? – спросила Ливия.
– Откуда ж я знаю, Ливия? Я не волшебник! Сейчас разберемся, только успокойтесь, вся эта суматоха мне только мешает.
Гвидо принес ему воды, и Монтальбано напился.
– Кто-нибудь мне объяснит, чего мы торчим тут на солнцепеке? – спросил он. – Ждем, пока удар хватит? Пойдемте в дом. Галло, и ты тоже.
Галло вышел из машины и вместе со всеми покорно двинулся за комиссаром.
Стоило им войти в гостиную, как нервы у Лауры сдали. Она издала пронзительный стон не хуже пожарной сирены, после чего отчаянно разрыдалась. В голову ей пришла ужасная мысль:
– Его похитили!
– Лаура, не говори ерунды, – осадил ее Гвидо.
– Кто, по-твоему, мог его похитить? – спросила Ливия.
– Да мало ли кто? Цыгане! Циркачи! Бедуины! Я сердцем чую – похитили бедную мою деточку!
Монтальбано поймал себя на нехорошей мысли: если кто-то и впрямь похитил такого паршивца, как маленький Бруно, то наверняка вернет его еще до темноты. Но промолчал и только спросил у Лауры:
– А Руджеро тогда зачем похитили?
Галло так и подскочил на стуле. Он знал от комиссара, что пропал один мальчишка, но по приезде остался сидеть в машине и не слышал того, что рассказали Монтальбано. А теперь получается, пропавших двое? Он вопросительно уставился на начальство.
– Не пугайся, Руджеро – это кот.
Аргумент с котом оказал чудодейственный эффект: Лаура чуть-чуть успокоилась. Монтальбано открыл было рот, чтобы изложить план действий, как вдруг Ливия застыла столбом, вытаращила глаза и слабым голосом произнесла:
– О боже! Боже мой!
Все посмотрели сперва на нее, потом проследили за ее взглядом.
На пороге гостиной сидел Руджеро и с полнейшей невозмутимостью облизывал усы.
Лаура опять взвыла сиреной и запричитала с новой силой:
– Теперь убедились? Кот здесь, а Бруно нет! Его похитили! Похитили! – И рухнула в обморок.
Гвидо и Монтальбано подхватили ее, отнесли в спальню и уложили на кровать. Ливия поспешно соорудила ей на голову ледяной компресс, сунула под нос бутылку с уксусом – все без толку, Лаура глаз не открыла.