Влюбленные антиподы - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Горышина cтр.№ 5

Я не двинулась с места, даже когда на крыльце появились девчонки.

— Дура! — выплюнула мне в лицо Тася, а Кристина прошла мимо меня молча.

Я дура? Почему это вдруг? Или они решили, что это я позвонила Кузьме? Но как, если у меня не было его телефона.

— Что ты им сказал? — спросила я зло, как только такси исчезло за поворотом.

Кузьма ходил вокруг машины, явно ища отсутствующие царапины. Тася вела машину очень аккуратно. Чего он на нее так наезжал?! Авария? Ну, бывает. Со всеми бывает.

— Ничего. Просто сказал, чтобы быстрее валили отсюда. А что?

Теперь он осматривал меня: с ног до головы. На предмет… чего? Царапин?

— А почему тогда я у них дура? — прорычала я с вызовом.

Довольно тихо, ведь Андрюха мог подслушивать.

Кузьма не хохотнул, но совсем как-то по-клоунски почесал за ухом.

— Ответить правду?

Я сжала губы. Вот так, да? Забыл, что я была первой, кого он решился поцеловать в свои двенадцать лет? Забыл? А я помнила. Вернее, вспомнила. Сейчас. Глядя на его губы. Поцелуй тот был коротким. Прикосновение. Не больше. Сам Кузьма, может, и видел в фильмах, как это делается, но я-то только училась плести косы…

— Потому что ты дура. Не обижайся, Даш. Но что есть, то есть…

Он сказал это тихо, перегнувшись через капот. Типа, между нами, да?

Я тоже перегнулась через капот, разложив руки на белом железе на манер его хозяина. В обе стороны от букета.

— Тогда тоже вали побыстрее отсюда, а то моя дурость заразна…

Мы буравили друг друга взглядом, но хоть бы сердце сжалось разок. Ничего. Как в детстве. Кузьма вдруг растерял всю важность, которая бросилась мне в глаза при нашей последней встрече. Может, виноват был костюм, а сейчас в джинсах и футболке, какой-то зачуханный, он вовсе не смотрелся владельцем крутого авто.

— У меня иммунитет на дур.

Я отпрянула. Зачем он меня оскорбляет? Еще и таким вкрадчивым тоном. Только его слова не звучали безобидной шуткой.

— Ты запомнил, как выезжать отсюда? — спросила я, поднимая с капота букет.

Запустить бы им в дарителя, да цветы жалко.

— Я беру с собой штурмана. Собирайся.

Я сильнее прижала цветы к груди и выдала с улыбкой:

— А я никуда не собираюсь сегодня. Я жду бабушку.

На самом деле жду, чтобы ты свалил. У меня скоро электричка!

— Не проблема, — Кузьма вдруг двинулся в обход машины… Ко мне. — Завтра так завтра.

— Не поняла…

А я действительно не поняла, что он сказал.

— Мне завтра не на работу. Поедем с утра. Только накорми меня чем-нибудь. Я с утра не жрал.

— А?

Надо было не рот открывать, а языком шевелить. Кузьма уже дошёл до середины дорожки. И на фоне нашего покосившегося домика выглядел по-идиотски даже в потертых джинсах. Наверное, они все же были новые, просто модного бренда.

— А у нас удобства на улице… — выдохнула я единственное спасение от его общества на эту ночь.

Теперь я чувствовала каждый удар сердца. В пятках!

Кузьма обернулся. С улыбкой.

— Мужиков этим не напугаешь…

А баб… Этим… И тем… Напугаешь? Я не хочу, чтобы он оставался. Как это вообще расценивать?

— А что я бабушке скажу утром, когда она найдет тебя тут?

Он тряхнул головой. Точно собака отряхивалась после купания.

— А что ты должна сказать? Правду. Что моя сестра дура. Что она взяла мою машину, мой коньяк… Набралась. И я отправил ее домой. Я что-то где-то перепутал?

— Твой коньяк?

— Мой. Мне его подарили, а я не пью крепкие напитки. Родителям его отдал. Ну, а моя алкоголичка-сестренка нашла повод нажраться. Ты же не пила. Или такая крепкая?

Я пожала плечами. Или передернула… От вечернего холода или… Страха. Но чего я боюсь? С Кузьмой не страшно.

— Не сильная. Просто не допила даже рюмки. Я ходила за молоком, пока они…

Я замялась. И вспыхнула. Явно вспыхнула. Аж почувствовала валивший от лица пар.

— Все допили…

— Давай мне молока. Деревенское? Сто лет не пил такого. Последний раз это было в Англии.

— Оно козье.

— Какая разница… Даш, я действительно голодный. Покорми меня, а?

— Не видел, торт остался?

— Не смотрел. Не до торта как-то было.

Я шагнула по дорожке. Не к нему. К дому. Вошла первой. Схватила банку с молоком. Все еще целую. Вымыла руки. Водопровод, пусть и с холодной водой, все же был в доме. Стряхнула руки, не найдя полотенца, и тут же наткнулась на него. Это Кузьма сорвал полотенце с крючка заранее, чтобы поймать в него мои руки. Зачем? Сжать с такой силой, чтобы заболели пальцы? Или просто поухаживал и не рассчитал силу? А какое еще объяснение может быть?

— У вас на даче все, как в кино…

Я вырвала руки. Ну, конечно, ты только в старом кино такие хоромы видел… Как и я — вашу квартиру и твою машину изнутри, только в современных сериалах.

— Я умоюсь? — перекрыл он вопросом мое вынужденное обиженное молчание. — Можно?

И меня как током шибануло. Волосы встали дыбом даже на руках. От злости.

— Рукомойник на улице! За сараем.

Кузьма нисколько не смутился. Не понял моего сарказма и махнул в сторону крана влажным после моих рук полотенцем.

— Да я тут. По-быстрому…

И отвернулся к окну. Мутному. С заклеенным лопнувшим стеклом. В нашем доме нет мужика. И нет денег на рабочего. Если сейчас Кузьма что-то ляпнет про ремонт, как его сестрёнка, я сумею схватить брошенное им полотенце и как следует отхлестать мажора, чтобы научился держать язык за зубами. Я смотрела на него и ждала… Чего? Злобных комментариев!

Только их не последовало. Кузьма пустил воду и, набрав пригоршню, плеснул себе на шею. Я смотрела на окно, на трещину, ловя краем глаза капли, стекающие по смуглой от лёгкого местного загара шее… Потому что в нашей семье давно не было мужика, и я просто никогда вживую не видела подобный обряд… омовения. Иначе чего мне на Кузьму пялиться?

— Что?

Чего он смотрит на меня так выжидающе? Вынести жгучий тёмный взгляд невозможно. Глаза сами опускаются вниз… А… Полотенце у меня в руках. Все измято. Когда же я схватила его? И зачем? Чтобы протянуть Кузьме?

И я протянула его.

— Доставай стаканы для молока…

Хорошо, что мне дали команду, а то стояла бы так, хлопала глазами, еще целую вечность.

— Есть чашки!

Они уже в моих руках и вот на столе, целые… Хотя руки почему-то тряслись. И явно не из-за лицезрения остатков несостоявшегося праздника.