— Толик, Толик, успокойся… — Катя вытащила Лаэртова на балкон, усадила в шезлонг, в котором до того сидела сама, и принялась обмахивать бывшего мужа газетой. — Ты ведь сейчас закипишь, как чайник!
— Нет, ты не представляешь… — никак не мог он успокоиться. Волосы торчком стояли у него на голове, обнажая высокий лоб с залысинами, очки то и дело грозили соскользнуть с носа. — Весь мой труд под угрозой!
— Я тебе очень сочувствую, — серьезно сказала Катя. — А ты можешь обойтись без этого твоего Ключникова?
— Что? — Очки все-таки соскочили, и Толик едва успел подхватить их.
— Я так думаю, что твоя мама небезосновательно выступает против твоего соавтора…
— Катя, и ты! — обреченно застонал тот.
— Я просто спросила!
— Нет, я понимаю… Но дело в том, что у Ключникова связи в издательстве, и без него никто не возьмется меня печатать!
— Тогда другое дело, — печально вздохнула Катя. — Такие времена!
— Вот-вот! Я сто раз объяснял это маме, но она решительно не хочет меня понимать…
Катя продолжала махать на него газетой.
— Ты маменькин сынок, Лаэртов, — не без злорадства напомнила она. — Борись!
— Да как с этим бороться… — Он безнадежно махнул рукой. — Маму уже не переделаешь. Она полностью контролирует каждый мой шаг! Дает мне указания, с кем можно общаться, а с кем нет… Кормит одними кашами и паровыми котлетами. А тертая морковь?! Диетическое питание, диетическое питание… — с ненавистью пробормотал он. — Ты не представляешь, Катенька, как звереешь от этого диетического питания! Она сама выбирает мне одежду, несмотря на то, что мне уже сорок лет, и я, казалось бы, должен делать это сам…
— Опять же личной жизни препятствует, — серьезно кивнула Катя. — Ты вспомни, Лаэртов, когда ты в последний раз занимался любовью?
— Катя! — побагровев, возмущенно завопил он. Потом задумался и принялся машинально загибать пальцы на руке.
— Перестань, я пошутила… — Катя шлепнула его по плечу газетой. — Меня твоя личная жизнь совершенно не интересует.
— Да, а где Мишенька? — вдруг очнулся Лаэртов. — Он у бабушки?
— Нет, он у своего отца.
— У кого? — с изумлением спросил бывший муж.
Пришлось Кате рассказать ему все то, что произошло с ней за последнее время. История получилась выхолощенная и сильно отредактированная — пугать Лаэртова душераздирающими подробностями Кате вовсе не хотелось…
— Ну надо же! — ошеломленно воскликнул он, выслушав Катю. — И ты отдала мальчика этому… Григорию Кирилловичу?
— Ага, — грустно кивнула Катя. — Григорий Кириллович оказался неплохим отцом. Кстати, никогда раньше не находила в нем этого таланта… Но жизнь идет, люди меняются.
— Да-да… — задумчиво пробормотал Лаэртов. — Я вот, например, в последнее время ко всему прочему увлекся ирландскими сагами.
— По-моему, ты всю жизнь ими занимался… — растерянно сказала Катя.
— Катюша, милая, я занимался исландскими сагами! — с укором произнес Лаэртов, но, впрочем, тут же отвлекся: — «Кухулин сидел у стен Туры под звучно шелестящим деревом; его копье было прислонено к скале, его щит лежал на траве близ него. В то время, как он думал о могучем Каирбаре, герое, убитом в битве, пришел разведчик с берегов океана, Моран, сын Фихила. «Вставай, Кухулин, — сказал юноша, — вставай: я вижу корабли севера. Многочисленны, вождь народа, враги наши!» — торжественно продекламировал Толик. — Кстати, дело закончилось плохо — враги все-таки убили Кухулина.
— Какая жалость, — вздохнула Катя.
— Да, и знаешь, какие недостатки, по мнению древнего автора, были у Кухулина? — оживился Лаэртов. — Ни за что не угадаешь! Герой, оказывается, был слишком молод, слишком смел и слишком прекрасен.
«Слишком молод, слишком прекрасен…» — эхом отозвалось у Кати в голове. И она опять почему-то вспомнила о Ганине — о том, каким тот был двенадцать лет назад.
— Так ты говоришь — давно не видела сына? — спросил Толик.
— Не совсем… Нет, мы с ним встречаемся время от времени, я звоню ему каждый день, и все такое…
— И все равно ты скучаешь по нему?
— Разумеется! Но, ты знаешь, Толик… я бы меньше всего хотела, чтобы Мика стал маменькиным сынком.
— Ну да… — снова покраснел Лаэртов. Достал из кармана большой платок, напоминающий полотенце, и принялся вытирать им вспотевший лоб.
— Я не хотела тебя обидеть, Толик.
— Я и не думал на тебя обижаться, — улыбнулся он. — Ты — единственная женщина, Катя, которая относилась ко мне хорошо. Значит, ты одна сейчас?
— Совсем одна! — засмеялась она.
— Тогда я тебе хочу кое-что предложить. Собственно, я и шел сейчас к тебе для того, чтобы посоветоваться… — Лицо Толика приобрело вдохновенно-озабоченное выражение. — Как ты относишься к провинции? К маленьким городкам, где патриархальный, размеренный уклад жизни, где тихие радости и видны звезды на ночном небе? Где нет всей этой суеты, карьеризма, поклонения Мамоне, разврата и порока…
— Ты слишком идеализируешь провинцию, — усмехнулась Катя. — Но, в общем… Почему ты спрашиваешь?
— После отца остался домик — в одном тихом городке на Оке… — Толик, будучи человеком, близким к искусству, выражал свои мысли в подчеркнуто литературной форме. — Там давно уже никто не живет. И я подумал — отчего я сижу в этом пыльном Вавилоне, что меня здесь удерживает?
— Ты хочешь уехать? — удивленно спросила Катя.
— О нет, не уехать… — Лаэртов загадочно улыбнулся и поднял вверх палец. — Сбежать! Словом, Катенька, замыслил я побег…
— От Веры Петровны?
— Не только. Ото всех! Может быть, в первую очередь — от себя…
— И что ты станешь там делать — в этом городке на Оке?
— А что другие люди делают? Просто жить, как и все! — убежденно ответил тот. — Писать свои труды. В самом деле — к черту Ключникова, надо пробиваться самому! Конечно, придется время от времени наезжать в столицу…
— А на что ты там будешь жить, Толя?
— Во-первых, у меня есть кой-какие накопления. Весьма скромные, но мне много и не надо… — с удовольствием принялся объяснять Лаэртов. — Во-вторых, там есть краеведческий музей, и мне предлагают место заведующего.
— Ого!
— Да-да, Катенька, я все продумал! У меня там есть знакомый, отец Варсонофий. Это он, собственно, и хлопочет за меня…
— Священник?
— Ну да! Исключительной души человек. Святой! Таких в столице и не встретишь…
— Вера Петровна знает о твоем решении? — беспокойно спросила Катя.
— Пока еще нет.
— Она будет против.
— Ну и что с того! — в отчаянии закричал Толик. — Мне надоело быть вечным ребенком. Я хочу жить, жить… Ты понимаешь?