– То есть вы сами понимаете, что вы способны к деструктивному поведению и в таком состоянии представляете угрозу для окружающих? – спокойно поинтересовался психолог. – Скажите, а вы дружили бы сами с собой?
– Я со своей головой дружу в первую очередь. Впрочем, вам это вряд ли удастся понять, – отрезал Гуров, а Прохоров, сделав новую пометку, улыбнулся.
– Не буду с вами спорить, Лев Иванович. Но в жизни есть ситуации, когда не всегда следует принимать решение, которое изначально кажется разумным. Скажите, пойти на преступление, чтобы накормить голодного ребенка, это плохо, или это вынужденная необходимость?
– Насчет того, готов ли я пойти на преступление ради голодного ребенка, я не поручусь, а вот преступить закон, чтобы избавить десятки людей от пыток неуместными вопросами, вполне способен, – язвительно ответил Гуров, и блокнот психолога пополнился еще одной пометкой.
– Если на двух разных планетах поселить только женщин и только мужчин, какая судьба ждет каждую из планет? – задал новый вопрос Прохоров.
– Вы еще спросите меня, какую из этих планет я бы выбрал для жизни, – чуть ли не процедил Лев и резко поднялся со своего места. – Я думаю, на сегодня глупых вопросов достаточно.
– Лев Иванович, мы еще не закончили, – с нажимом проговорил психолог.
– Может быть, вы, Сергей Игнатьевич, и не закончили, а я беседу с вами завершил, – усмехнулся Гуров и вышел из кабинета. – Не буду размахивать шашкой, мы еще поборемся!
В коридоре он едва сдержал раздражение, вызванное бестолковым, с его точки зрения, разговором с Прохоровым. Лев считал психологов новыми шарлатанами, придумавшими новый способ относительно честного отъема денег у населения. А одного из основателей психоанализа, Зигмунда Фрейда, методы которого в том числе использовали его современные коллеги, и вовсе считал искусным манипулятором, нашедшим рабочие способы заставить людей поверить в новую религию под названием «психология». То, что и до российской полиции дошла мода держать в штате психологов, казалось ему бессмысленной тратой средств на их зарплату и содержание и откровенным самодурством руководства. Конечно, случаи, когда полицейские «сгорали» на работе и срывались на подчиненных, пострадавших, а чаще на преступниках, иногда случались, но Гуров был уверен, что никакие беседы с психологами не в состоянии предотвратить этих срывов, а от их последствий даже психиатры не всегда смогут излечить. Но больше всего не нравилась появившаяся тенденция привлекать к расследованию сложных дел как штатных полицейских психологов, так и вовсе посторонних специалистов этой профессии. Лев был уверен, что, изучая чьи-то труды по книгам, понять психологию преступника невозможно, если ее вообще можно понять, и готов был спорить до хрипоты, что любой следователь, несколько лет проработавший в своей профессии, понимает поступки и мотивы преступников куда лучше, чем самый титулованный психолог.
Он вздохнул и посмотрел на часы. Рабочий день заканчивался, и уже можно было спокойно отправляться домой, но недоделанные отчеты не хотелось откладывать на завтра. Тем более что его супруга, актриса Мария Строева, репетировавшая сегодня в театре роль Зоськи в пьесе Тадеуша Слободзянека «Наш класс», освободится только часа через два с половиной, и до этого времени Лев хотел завершить все дела, чтобы заехать за ней в театр. Вернувшись к себе в кабинет, он вновь взялся разгребать документы Станислава, но тут на столе снова зазвонил телефон.
– Немедленно зайди ко мне! – прорычал в трубку генерал.
Едва Гуров переступил порог генеральского кабинета, Орлов, не вставая с места, поднял на него глаза и устало проговорил:
– Лёва, ну что ты опять творишь? Зачем опять с психологом сцепился и что ты ему наговорил? Неужели нельзя просто, как и все остальные, ответить на его вопросы, а затем спокойно уйти? Ты знаешь, что он про тебя тут понаписал?
– Петр, я все время удивляюсь, как тебя дома терпят? – хмыкнул Лев, усаживаясь на стул. – Ты же все время ворчишь и вопросами сыпешь, как сварливая бабка. Ну написал там что-то неприятное этот шарлатан, ну и что? Мир перевернулся?
– Мир не перевернулся, а вот тебе переворачиваться придется, – чуть обидевшись, констатировал генерал. – С завтрашнего дня уходишь в краткосрочный отпуск.
– С какого перепуга? – удивился Гуров.
– С такого! – рявкнул в ответ Орлов. – Согласно заключению Прохорова, тебя вообще стоит немедленно отстранить от службы и назначить в отношении тебя служебную проверку. Самое меньшее, что я могу сделать, это в отпуск тебя прогнать. Ты, кстати, давно уже не отдыхал. Так что ближайшие пять дней можешь в Главке не появляться.
– Петр, ты этому шарлатану веришь?! – возмутился Лев.
– Никого ни хрена не волнует, во что верю я. Ты не хуже меня знаешь закон «О полиции» и полномочия штатного психолога. Знаешь и то, как к этим заключениям относятся в министерстве, особенно когда они касаются следователей по особо важным делам. В общем, вопрос решен. С завтрашнего дня ты в краткосрочном отпуске для поправки пошатнувшейся нервной системы. Это не предложение, а приказ. Я запрещу дежурным в Главк тебя пропускать.
– Даже так? – протянул Гуров и поднялся со стула. – Разрешите исполнять, товарищ генерал-лейтенант?
– Лева, да не строй ты из себя обиженного ребенка, – взмолился Орлов. – Некоторые, вон, отпуска дождаться не могут и со службы домой бегут так, словно их тут черти на сковородке жарят, а тебя на отдых выгонять пинками приходится. Отправишься на рыбалку или, там, по грибы… В общем, я все сказал и уговаривать тебя не намерен. Иди отсюда и глаза мне больше не мозоль! А в следующий раз подумаешь, как тебе с психологом общаться.
Когда Гуров закончил работу с документами, он немного успокоился, хотя чувство несправедливости продолжало накатывать волнами. Ему не зря поручали самые трудные дела, поскольку он считался (и небезосновательно!) одним из лучших «сыскарей» в столице. А тут человек, еще несколько лет назад видевший преступников только по телевизору, читает им лекции, проводит семинары и занятия, рассказывая, как правильно строить розыск бандитов, основываясь на психологическом портрете абстрактного нарушителя закона. Более того, этот шарлатан самолично выносит заключение, годится ли следователь для выполнения своих обязанностей, и может одним росчерком пера отстранить его от службы.
Лев пытался утешить себя тем, что вынужденный отпуск – не так уж и плохо, можно на пару дней махнуть с Марией куда-нибудь в Подмосковье, где воздух почище и меньше суеты, но эта перспектива радовала мало. Как только он начинал представлять себе отдых за пределами столицы, как тут же вспоминал, кто именно отправил его в краткосрочный отпуск, и обида на высшее полицейское руководство, утвердившее нелепые правила психологических тестов на манер западных силовых структур, вновь вспыхивала в душе. Трудно смириться с тем, что уровень его профессиональной пригодности определяет человек, чрезвычайно далекий от настоящей полицейской работы.
В конце концов, устав терзать себя, Гуров спешно закончил работать с документами и отправился в театр за Марией, прихватив по дороге бутылку настоящего армянского коньяка. А почему бы и не отметить внезапно свалившийся отпуск, пусть он и случился из-за несправедливого вывода шарлатана? Поймав себя на мысли, что вновь и вновь, как обиженный мальчишка, возвращается думами к нелюбимому психологу Прохорову, Лев коротко выругался и постарался думать только о жене, пытаясь угадать, как она отреагирует на новость о том, что пару дней они смогут вместе побездельничать на природе.