Не время, Седой…
– Хочешь конкретики?
– Да.
– Ты умничка. Я ожидал истерики и пощечин.
– Пощечин? Ты серьезно, Гриша? Чтобы мне прилетело в ответ?
– Я не бью женщин! – прорычал Зимин, всё же скатываясь в эмоции.
– Конечно, – глумливо прокомментировала она его реплику, всем видом давая понять, что на самом деле думает о его поступках.
Мужчина сильнее вдавил пальцы в кожаную обивку дивана. Он готовился к оскорблениям, знал, что они будут. Обиженная женщина не может не пытаться уколоть мужчину. Но не ожидал, что они его заденут.
А они задели! Проникали в кровь, внутрь, разливаясь кислотой.
Потому что он хотел другого…
Нежности во взгляде. Улыбок немного робких, но таких сладких.
– Отлично. Будет тебе конкретика. Ты становишься моей женщиной. Официально. Спутницей. Посещаешь все важные для меня мероприятия, ублажаешь в постели, – он сам не заметил, как начал говорил рывками, ужесточая по нарастающей интонацию. – И да, ты повзрослеешь. Любой каприз… Что пожелаешь. Я даже рад, что ты собралась, и мы можем поговорить по-серьезному. Без обвинений.
– Обвинений и не будет, Гриша.
– Будет договоренность?
Он уже почти рычал.
– Да.
К черту всё!..
– Это хорошо, что ты понимаешь ситуацию здраво.
– Вот видишь… Учусь.
– Только я не верю ни единому твоему слову, Снегурка! – хищник внутри него вырвался на свободу.
С самого начала их разговор вышел из-под его контроля. Хладнокровную и отстраненную Дашу он увидеть оказался не готов.
Девушка снова упрямо вздернула подбородок кверху.
– Как и я тебе, Григорий. Хоть в чем-то мы солидарны.
Его Снегурка отрастила коготки?
Прекрасно…
Просто прелестно…
Гриша рукой оттолкнулся от спинки дивана и поднялся.
Даша сразу же напряглась.
Теперь, когда он встал, она снова начала его воспринимать с позиции силы. Глаза распахнулись и всё сильнее округлялись по мере того, как он медленно шёл в её сторону.
Но надо отдать ей должное – с кресла не вскочила. Лишь пальчики на ногах поджала…
Снегурка, девочка, да что же ты со мной делаешь? У ног же твоих готов сидеть, а приходится едва ли не воевать…
– Ты думаешь, я не понимаю, к чему твои слова? – спросил он вкрадчиво голосом, от которого его подчиненные разбегались кто куда и спешили в кратчайшие сроки выполнить все его распоряжения.
Даша ничего не ответила на вопрос.
– Собралась поехать со мной, чтобы отгородить Ковалей от дальнейших моих злодейств? Так, Дашуль? Меня злодеем видишь?
– Я тебя никем не вижу. Потому что… Ай…
Она всё же подалась назад, потому что он преодолел разделяющее их расстояние и упер раскрытые ладони в подлокотники кресла, таким образом поймав Дашу в своеобразную ловушку. Где-то в голове задребезжала мысль, что он намеревался вести себя сдержано, не делать лишних движений, ничем не провоцировать девушку. Но все его благие намерения летели в ад от её голоса, от её запаха, от такой желанной близости.
Она рядом.
Вот она.
Сидит, нереально красивая даже с заплаканным лицом и глазками, пылающими от злости и скрытой обиды.
А он насмотреться на неё не может. Кончики пальцев жжет от нетерпения и жажды прикоснуться к её коже. К щеке… Провести по губам или убрать вон ту прядь, что выбилась из прически.
Что же ты со мной сделала, Снегурка…
– Думаешь, Коваль оценит твой поступок? – продолжил Григорий, а у самого внутри всё скручивало жгутом и пылало, словно кипятка внутрь залило. Перед глазами даже черные точки замелькали. – Прекрати дурить! Мы с ним разберемся. Уж как-нибудь без трепетных ланей, готовых на самопожертвование.
– Ты меня плохо слушал, Зимин. И, кстати, почему я не удивлена? Я сказала, что жертву приносить не буду! Приходится повторяться.
Она говорила, а он и правда не слушал.
Смотрел на её губы.
Как они двигаются. Раскрываются.
И его накрывало всё новой, ещё большей волной, от которой он терял всякое здравомыслие.
Две недели без неё.
Вечность…
И вот она рядом. Пусть злится, сердится, беснуется.
Лишь бы рядом…
– Вот и не приноси. У нас будут обычные нормальные отношения.
– Обычные? Нормальные? Это какие, Гриша? Ты будешь мне говорить, что делать, а я должна буду имитировать счастье и полное согласие? Такие в твоем понимание… О нет, не так выражаюсь, поправлю-ка! Такие в твоем мире нормальные отношения?
Он слушал в пол-уха, что она говорила. Его внимание полностью сосредоточилось на её губах, что призывно двигались, искушая и провоцируя его.
– И прекрати надо мной нависать! Ты сказал, что будешь сидеть на диване, а не возвышаться надо мной!
Её ошибкой, промахом стало движение к нему навстречу.
Она выставила вперед руки и толкнула его в грудь, показывая, что его нахождение рядом вызывает у неё протест.
А у него снова крышу сорвало. Окончательно.
Он поймал её руки одним движением. Причем, обе. Натренированное тело не дало сбоя. Поймал, потянул на себя. Даша вскрикнула, к щекам прильнула кровь.
Поздно, девочка…
Пусть его всего и корежило от потребности быть с ней, трогать сегодня он её не планировал. С другой стороны, сколько они будут устраивать «танцы с бубнами» и продолжать лелеять её страх перед ним? Глупость несусветная. Чем быстрее он смоет её последние эмоции в отношении физического контакта с ним, тем будет лучше.
Он подался ей навстречу, подхватил под спину, и вот уже он сидит в кресле, а Даша у него на коленях. Гриша не позволил ей воспротивиться быстрой смене ситуации, впился губами в её губы.
Сладкие…
Господи, какие же они сладкие и мягкие. Несравненные. Заставляющие его капитулировать. Раз за разом. Добровольно сдаваться в сладкий плен.
Седой не нежничал. Сразу же просунул язык внутрь. Даша сначала замерла, притихла в его руках, шокированная резкой сменой. Как она представляла их встречу, он не знал. Но неужели она не думала про сценарий, где он не сдержится и прикоснется к ней?
Не сдержался.
Хотел…
Но…
Она его женщина! И будет находиться в его руках!
И если кто-то посмеет встать между ними – сотрет в порошок. Лично.
Как только Даша оказалась вблизи к нему, мир сдвинулся с границ. Никто никогда не производил на него столь оглушающее впечатление, не пробуждал настолько диких потребностей владеть кем-то. Первобытный инстинкт, которому не место в современном мире. Зато Зимин отлично понимал восточных мужчин, которые прячут своё сокровище по домам и кутают в паранджу, чтобы никто не смотрел. Не смел даже голову повернуть в сторону его женщины. Подобные мысли были настолько дикими, что они никогда в голову не приходили Седому. Сейчас же крыли его безостановочно.