В дебрях Атласа - читать онлайн книгу. Автор: Эмилио Сальгари cтр.№ 54

— Сколько просишь за них?

— Пятьдесят цехинов.

— Воровскую цену.

— Что ты сказал, нечестивый?

— Что ты самый любезный бедуин на свете.

— Я не понимаю, что ты говоришь Принеси мне золото, и ступай своей дорогой.

— Она будет и твоею.

— Я стану держаться подальше от вас. Давай деньги!

— Дай мне время дойти до нашего кассира. Впрочем, сомневаюсь, чтоб в его карманах нашлось столько денег.

— Тогда отдай моих животных, или я возьму их силой. Понимая, что нет другого выхода, тосканец отправился объявить товарищам, как обстоят дела, а марабут остался, употребляя все влияние своей святости, чтобы умиротворить бедуина, ничего не желавшего слушать.

Решение было скоро принято: заплатить сейчас и послать к черту бедуина, который легко мог исполнить свою угрозу — лишить путников животных.

Хасси отсчитал пятьдесят цехинов и отдал их тосканцу, который два из них сунул в карман, чтобы обмануть не мавра, а сына пустыни.

— Мои друзья, — сказал он аль-Мадару, — собрали свои последние крохи, но нашлось только сорок восемь золотых цехинов. Теперь у нас ничего нет, кроме наших бомб.

— Я тебе назначил пятьдесят, кафир, — недоверчиво поглядывая на него, сказал бедуин.

— Если мы встретимся с тобой, мы доплатим тебе. Из камней нельзя выжать крови, друг мой, как и из песка пустыни не выжмешь воды. Уступи, и иди с Богом.

— А вы куда?

— Мы уже сказали тебе, на Атлас.

— Мне придется идти за вами: туда же ведет моя дорога.

— Твое дело; но только не слишком приближайся к нам, чтобы опять не случился взрыв.

— Да, уж буду остерегаться.

Они отвернулись друг от друга не простившись и пошли к лагерю, где уже зажигались костры.

— Что, успокоился? — спросили граф и Хасси у солдата.

— Должно быть, эта ворчливая собака довольна: он шел, позвякивая золотыми, — ответил Энрике и сам потряс перед лицом мавра двумя оставшимися цехинами. — Однако мы не избавимся от него: он заявил, что пойдет той же дорогой, что и мы.

— Надо быть настороже, — сказал граф.

— Даже и с этой ночи, — прибавил тосканец. — Я буду сторожить первым, Ару достанется вторая смена, а Хасси — третья. Должен признаться, что этот бедуин пугает меня.

Костры догорели, и, успокоенные тишиной и молчанием вокруг, граф и Хасси вошли в палатку.

Тосканец остался около верблюдов и лошадей, с трубкой в зубах и ружьем между колен.

Ночное бдение было напрасным, так как бедуины, по-видимому, боялись бомб. Но что намерения их предводителя были плохие, в этом нельзя было сомневаться.

Солнце еще не встало, когда маленький караван тронулся в путь по руслу высохшей реки.

В то же время и бедуины сложили свои палатки, нагрузили верблюдов и привязали их друг за другом, чтоб они не сошли с пути.

— Друг следует за нами, — сказал Энрике графу, севшему на лошадь. — Неужели он заподозрил, что в ящиках не бомбы, а золото? Надо взорвать еще одну коробку, чтобы убедить его, что мы действительно обладаем этими зверями.

— Ты, бомбист, кончишь тем, что оставишь нас без пороха.

— Кабилы дадут нам его, сколько мы хотим. Мы прожили двенадцать часов. Надо надеяться, что благополучно проведем еще те тридцать шесть, которые отделяют нас от первых горных деревень.

Проклятый Атлас! Его всегда видно, а на него не попадешь! Хорошо еще, что дорога свободна. Этот добрый Рибо совершил чудо, заставив убраться Бассо и спаги.

— Как бы только они не явились, когда мы их меньше всего ожидаем!

— Будем отчаянно биться или падем все, — ответил Энрике. — Быть погребенным в этих песках или на кладбище Константины или Алжира — не все ли равно?

Граф глубоко вздохнул, глядя на Афзу, сидевшую на одном из трех верблюдов, и не ответил.

Маленький караван тихо двигался правой стороной реки по плохой дороге, размягченной текущими с Атласа ручьями, иногда образовывавшими лужи, в которые верблюды, привыкшие к сухому песку пустыни, ступали неохотно.

Бедуины, напротив, въехали в самое русло реки, чтобы предоставить своим животным более твердую почву, а может быть, и для другой тайной цели, ибо держались параллельно с тремя верблюдами и двумя лошадьми, к вящему неудовольствию Энрике, которому хотелось бы уничтожить их какой-нибудь бомбой своего изобретения.

Наших путешественников, впрочем, мало беспокоили напуганные взрывом бедуины, но при мысли о спаги они грустно задумывались.

С минуты на минуту могли явиться последние, с Рибо или без него, но, во всяком случае, с Бассо, и тогда что делать? Находясь между двух огней, где искать спасения?

Все были в дурном расположении духа, даже тосканец, больше не шутивший. Как будто все они предчувствовали катастрофу.

Маленький караван, несмотря на палящее солнце, шел не останавливаясь.

За тридцать миль Атлас будто вырос, выделяясь вершинами на розоватом небе.

На темно-зеленом фоне гор уже белелись светлые точки домов: это были деревни сильных, воинственных кабилов, союзников сенусси, врагов Франции.

Еще один переход, и беглецы были бы спасены, так как спаги никогда не решились бы вступить на холмы и в глубокие долины Атласа, где их вечные враги могли уничтожить их даже без единого выстрела.

Этот переход, к несчастью, возможно было сделать только на другой день, так как махари, нагруженные багажом и людьми, не могли долго выдержать: они были верховыми, а не вьючными животными.

Но как бы понимая нужду хозяев, умные верблюды проявили признаки утомления только поздно ночью.

Палатка была раскинута на берегу реки, и Ару послали купить у бедуинов провизии, хотя бы на вес золота.

Путники кончали скудный ужин, когда раздались раскаты грома.

— На Атласе дождь, — сказал Хасси, вышедший из палатки с графом и Энрике. — Ночь не будет приятной для нас.

— Надо удвоить бдительность, — ответил тосканец, — эти собаки бедуины могут воспользоваться темнотой и плохой погодой, чтобы напасть. Мы будем сторожить с Ару.

— И глядите в оба, — добавил граф. — Не знаю почему, но я не чувствую себя спокойным. Кажется, будто несчастье близко от нас.

— Не отчаивайся, друг, — сказал Энрике. — Думай о том, что мы завтра будем в лесах Атласа.

— Хотел бы, чтобы это завтра наступило. Но я постараюсь быть спокойнее.

— До сих пор мы клеветали на этого людоеда аль-Мадара. Он недоволен нами из-за бомб, которые существуют только в его больной голове, но вообще мы ни в чем не можем упрекнуть его.